Геннадий Прашкевич - Дэдо (сборник)

– Ладно. Беру.

Эффект оказался поразительный.

Сжатые кулаки черноволосого разжались.

Он засмеялся, как ребенок, получивший желанную игрушку, и, бережно приняв купюру в пятьдесят франков, вскрикнул:

– Я угощаю!

И нежно погладил скульптуру по длинному каменному носу.

– Теперь вы каждую ночь можете приходить сюда, моряк, и любоваться моей вещью. Видите? Это египтянка. Она из России. Это настоящая египтянка из России, так бывает, – загадочно добавил он. И дружески предупредил: – Приходите сюда только ночью. Местный сторож любит простое красное вино. Только не засиживайтесь с ним, а больше общайтесь с египтянкой.

Конечно, Семену было жаль пятьдесят франков, но зато в Париже у него теперь была некоторая собственность. Я хорошо начал, решил он. Ночи сейчас теплые, буду угощать сторожа красным вином. Интересно, как выглядит египтянка из России при лунном свете? Наверное, неплохо вписывается в пейзаж, высказал он вслух свою мысль, но черноволосый возразил:

– Пейзаж? Какой пейзаж? Не сердите меня. Пейзажа не существует.

– Как? – удивился Семен и обвел рукой пыльную строительную площадку, серые домики, тонущие в зелени, белые тихие облака, медленно катящиеся над Парижем. – А это что?

– Это не пейзаж, – объявил черноволосый. – Это фон.

И махнул рукой:

– Идемте!

Угощение оказалось приличным.

– Смотри. Вон туда смотри, – указал Семен, подкручивая усы, утирая пот, капельками выступивший над звездчатым шрамом, украшающим правую сторону его лба. Он уже не жалел. Ему было хорошо. Конечно, он отдал пятьдесят франков за какой-то строительный блок, но зато теперь пил и ел. – Смотри туда. Кажется, этого человека я видел в Танжере.

– Нет, ты не мог видеть этого человека в Танжере, – возразил черноволосый. – Это местный мясник. Я его хорошо знаю. Лучше не смотри на него. Он работает на бойне, лучше его не трогать.

– А почему с ним негритянка, а с нами никого нет?

– Да потому, что он не еврей.

– При чем тут это?

– Все евреи гуманисты, – туманно пояснил черноволосый. Возможно, он сам имел отношение к этому неутомимому племени. Лоб от вина тоже покрылся у него мелкими капельками пота. – Лучше не смотри на мясника. Я сам попробую его убедить. На мясника подействует. Или хотя бы на негритянку. Ей пора задуматься о том, что такое истинная любовь.

Увлекшись, черноволосый извлек из кармана потрепанную книгу.

С книгой в руках он подошел к мяснику и к негритянке. Наверное, хочет цитировать Библию, догадался Семен. Не убий, не прелюбодействуй, и все такое прочее. Или прочтет им про гиппопотама.

– « Будь сильным и хитрым… – донесся до Семена вдруг ставший ровным голос черноволосого. – Победа сама по себе не приходит… Без крови и жестокой резни нет войны, а без ужасной войны нет прекрасной победы… – Непохоже, чтобы он цитировал Библию. – Если хочешь стать знаменитым, научись нырять в реки крови… Цель оправдывает средства… Если больших денег нет, убивай ради денег, они тут же появятся… Сделайся вором, не жалей ребенка и женщину… Будущая слава все смоет, ты будешь чист… А потом, окончательно победив, ты сделаешь людям столько добра, что все остальное просто забудется… »

Произнеся последние слова, черноволосый одним движением сбросил с себя широкие потрепанные штаны и весело покрутил голыми бедрами перед ахнувшей негритянкой.

Мясник обалдел.

Но уже в следующую минуту черноволосый оказался в мусорном баке, стоявшем за раскрытой дверью. Туда же полетела и раскрытая книга. Правда, почти сразу туда же полетел и сам мясник. Негритянка, громко захлопав в ладони, пересела за столик победителя-моряка, к которому через минуту подтянулся и черноволосый.

– Я спал с негритянкой в Африке, – весело признался Семен.

– А почему ты не привез черную подружку в Париж? – восхитилась негритянка.

– Она была такая черная, что ночью я ее все время терял. Не мог найти даже на ощупь.

– Смотрите, мсье Либион, как у меня здорово получилось! – крикнул черноволосый хозяину «Ротонды», быстро набросав что-то на листке бумаги, лежавшей на столике. – Смотрите, как здорово я изобразил эту черную женщину. Смотрите, какой у нее благородный рот.

– Это всего лишь проститутка.

Мсье Либион, не торопясь, подошел к столику.

Наверное, он считался знатоком и покровителем местных художников.

– Это всего лишь проститутка. И почему на твоем рисунке она такая кривая?

– Потому что стоит две бутылки вина.

– За проститутку, даже за черную, я не дам тебе и одну бутылку.

– Мой рисунок стоит больше, – обиделся черноволосый и опять встал.

– Куда это ты? – насторожился мсье Либион.

– Вон к той американской даме. Покажу рисунок ей.

– Если ты обнажишься перед американкой, тебя точно выбросят.

Черноволосый отмахнулся. Он неторопливо направился к застывшей от ужаса и восторга американке, но дойти не успел. Как только его руку скользнула к брючным пуговицам, мсье Либион подмигнул, и вышибала, дюжий серьезный молодец в красной феске, выкинул черноволосого в мусорный бак, стоявший за дверью.

И сам незамедлительно полетел туда же.

– Зачем вы это делаете, моряк? – удивился мсье Либион. – Хотите, чтобы я позвал фараонов?

Ну, прямо Египет какой-то, удивился Семен.

Пришлось уйти, хотя на достигнутом черноволосый не остановился.

Из кафе «Дю Дом» черноволосого (до синевы) выкинул мускулистый кельнер Андре (за что сам был незамедлительно выброшен из заведения). Потом Семен и его приятель потеряли негритянку, а с ней пятьдесят франков. Семен дал купюру (мельче у него не нашлось) негритянке на вино, и она тут же потерялась.

– Это Париж, – счастливо покачал головой черноволосый. – Ты сказал ей, что придти нужно в «Улей»?

– А где это?

– На улице Данциг.

– Откуда мне знать такое, браток?

– Ладно, не жалей, – смирился черноволосый, когда они остановились перед странным огромным домом, внешне похожим на какую-то уродливую пагоду. – Вот он наш «Улей».

Под окнами алели цветы, со стороны бойни Вожирар несло мерзким запахом свежей крови, доносилось приглушенное мычание обреченного скота. Чадили трубы унылой огромной фабрики, будто броненосец на рейде разводил пары. Улица Данциг, плохо вымощенная, грязная, никуда не вела. Ну, может, только в близкую осень. Сорняки на обочинах ядовито и страстно зеленели, потому что их постоянно и густо посыпали порошком от крыс.

– Эй, мадам Сегондэ, – весело окликнул черноволосый консьержку. – Не займете ли мне семь су? – как это ни странно, от пятидесяти франков у черноволосого тоже ничего не осталось.

– Я лучше налью вам похлебки, – мудро ответила консьержка. – Вот я сварила похлебку из картофеля и бобов. Ах, божьи дети, пчелки мои, – заботливо запричитала она. – Вы не всегда приносите мед, а если и приносите, то он такой горький. Но есть надо каждому, это правда.