Михаил Савеличев - Красный космос

– Продолжайте преследование, Маэстро. Солист, доложите обстановку.

– Вышел на точку, Первый, – сказала Зоя. – Осматриваюсь.

Внизу море. Точнее – пролив. Цугару. Последний рубеж, разделяющий мир коммунизма от лагеря капитализма. Место прямого касания поля коммунизма и некрополя. Поверхность кратких и затяжных боестолкновений, которые затем дипломаты облекают в формулировки: «отклонение от курса», «потеря ориентировки» и даже «по трагической случайности». Как же – случайность! Последствиями таких случайностей усыпано все дно пролива.

Истребитель пробил облака, и хотелось зажмуриться от близкой зелени с частыми крапинами барашков на гребнях волн.

Ионный движитель сбрасывал мощность. Гиперзвук, сверхзвук, еще немного – и скорости будет как раз столько, чтобы пойти на перехват нарушителя, все преимущество которого в его медленной скорости. В несовпадении масштабов. Хитрые буржуины, где вы притаились?

– Маэстро, я – Солист. Нахожусь в заданной точке. Радиоконтакт отсутствует. Пока все чисто. Как у тебя?

– Солист, я – Маэстро, продолжаю преследование. Странно все это. Никогда не видел, чтобы в такой близи их цели ныряли за горизонт.

– Первый, докладываю – сектор пуст. Нарушителей не наблюдаю ни на радаре, ни визуально. Прошу разрешения идти на поддержку Маэстро.

– Солист, Солист, я – Первый, категорически…

В эфире настала тишина, которую опытные истребители называют черной. Исчезают все звуки, даже крошечная пыль помех, что создает фон в наушниках. Черная тишина – скверный признак. Она – предвестник. Гораздо более точный и неумолимый. Вслед за черной тишиной приходит враг. Тот самый, из-за которого пишутся приказы – «наградить (посмертно)», а на материк отправляются письма от имени командира части: «С прискорбием сообщаю…»

«Да что со мной такое?! – захотелось крикнуть в плотную подушку кислородной маски. – Что за мысли?! Где смелость?! Где азарт?!»

Но по ту сторону трусливых мыслишек и неминуемой гибели кто-то холодный и расчетливый фиксировал признаки резкого усиления некрополя. Лучший датчик близкого прорыва – сам пилот. Его физиология. Именно поэтому в РИЦе на главный планшет, на котором солдатики стеклографами наносят траекторию полета, выводятся биение сердца пилота, давление, частота дыхания, электрохимическое сопротивление кожи, а проще – интенсивность потоотделения.

– Первый, Первый… – зашептала непослушными губами Зоя. – Маэстро, Маэстро… – словно просила помощи, а синева неба приобрела гангренозный оттенок, набухла омерзительным нарывом, зачернела и лопнула так, что брызги полетели в стороны, на самом деле – микросингулярности, где поле коммунизма и некрополе скрутились в тугую и неразделимую спираль пустоты.

Из этой дыры в небе полез он.

Собственной персоной.

В окружении плотного венца пульсирующих щупалец, на чьих кончиках – огромные глаза, даже не глаза, а буркала, от одного вида которых леденеют внутренности, руки безвольно соскальзывают со штурвала и хочется завопить от невыносимого ужаса.

Зоя вбила кулаком кнопку реверса, истребитель рванул назад из почти готовой поглотить его гниющей мерзости, одновременно уступая дорогу врагу.

Враг не отрывался. Тяжело перевалился с боку на бок. Качнул крыльями. Легко набрал скорость, извернулся и исчез.

Зоя посмотрела наверх. Так и есть. Сквозь блистер видно, как враг висит над ней, сравняв скорости, отчего казался неподвижным, если бы не вращение с бешеной скоростью лопастей в турбинах. Ржавое брюхо, будто склепанное из разнородных бронированных листов – не истребитель, а древний броненосец, злым чудом вознесенный в небеса. Нелепые выступы, заусенцы, вмятины – прямой вызов законам аэродинамики, которым нужно подчиняться в поле коммунизма, но там, за горизонтом, они необязательны. Чернеющие отверстия выхлопов, откуда сочится вязкая гадость, похожая на кровь. Толстые крылья, которые только и могут выдержать бронированные обрубки генераторов некрополя и гроздья пушек.

А потом враг тяжело перевернулся, задрав брюхо к дыре и повернувшись блистером кабины к Зое.

И вот они смотрят друг на друга, сквозь двойной слой бронированных стекол. Лейтенант, летчик-истребитель войск ПВО Зоя Громовая и безымянный пилот загоризонтного истребителя.

Человек и заг-пилот.

Живой и то, что живым не является, потому как ничто живое не может пройти за горизонт событий.

На нем нет кислородной маски. Заг-пилот не дышит. Зоя видит белесую башку, что торчит из воротника пустотного костюма. Раззявленная пасть – черная, пустая. Оплывшие, точно из воска, уши. Лысина с редкими пучками волос, будто скверно побритая, испещренная шрамами и отверстыми ранами с потеками. Но хуже всего – глаза. Пуговицы, а не глаза.

Зоя удирает.

Руки на штурвале живут отдельной жизнью. Они ей не подчиняются. В них одно желание – оказаться от этой штуки как можно дальше. Лучше всего – на другой стороне Земли. На Луне. Еще лучше – на Марсе. Но только бы не видеть. Не чувствовать.

И вновь перед ней только синева. А где-то вверху… нет, не заг-пилот, не загоризонтный истребитель, а солнышко. Яркое, жаркое солнышко. Икаром она стремится к нему, незаметно для себя переходя на сверхзвук, а потом и на гиперзвук, не слыша в наушниках крика Первого (его бы самого сюда!), не слыша бормотания Маэстро (ему еще лучше – он почти космист). Только слегка хрустит бумага, что спрятана у самого сердца под слоями пустолазного костюма. Та самая бумага в казенном конверте и со штампом вместо обратного адреса.

Перебежчик…

Перебежчик…

И я такая же, вяло подумала Зоя, почти теряя сознание от запредельного ускорения. Такая же, как он.

– Маэстро вызывает Солиста, иду на подмогу. Прошу продержаться еще минуту, очень прошу продержаться…

Минуту? Минуту можно. Всего лишь шестьдесят секунд гиперзвука. Достаточно на разворот и атаку на врага. Который наверняка списал ее со счетов. Самоуверенный мертвец, который считает, что с офицером советских противовоздушных сил можно справиться, лишь показав свою гниющую морду? Мы не такие морды видали.

И дальше – кошки-мышки.

Заг-пилот оказался крут. Это Зоя готова признать, будь хоть мгновение на такое признание. Но его нет. Выпущенные ракеты он обошел играючи. Даже не соизволил ответить. Зато пристроился в хвост и больше оттуда не уходил, как Зоя ни старалась его скинуть. Она словно тащила его на буксире. Вверх. Вниз. Влево. Вправо. Высший пилотаж, туда, к солнцу. Низший пилотаж, туда, к морю.

Не уйти, не стряхнуть.

И лишь через секунды безумной гонки она поняла, чего он хочет.

Загнать в дыру.

Во все еще разверстую дыру загоризонта событий.

Туда, где только ужас и ничего, кроме ужаса.