Михаил Савеличев - Красный космос

Вслед за этим наступил ужас.

Вслед за ужасом пришел ад.

Свет в кабине «Лунохода-4» мигнул. Георгий Николаевич оторвался от расстеленной на столике карты и посмотрел на лампочку. Напряжение в бортовой сети передвижной лаборатории скакало.

– Что там у вас? – спросил Багряк в полуоткрытый проход в кабину управления «Лунохода».

– А у нас в квартире газ, – сказал Коля. – Лампочка барахлит. Другую надо ввинтить.

Расим оторвался от намордника перископа:

– Флуктуация неизвестного действия. Приближаемся к Лунной магнитной аномалии. Это я вам как штурман говорю.

В интеркоме раздался голос Петра Степановича:

– Двигатель работает как часы, Георгий Николаевич. Не извольте беспокоиться. Доедем, не то что в прошлый раз.

– А что было в прошлый раз? – поинтересовался Расим.

– А в прошлый раз, товарищ мой Росинант, – так Коля именовал штурмана, – мы поехали и не доехали. Потому как стальные колеса нашего «Лунохода» наехали на валун, отчего у нас спустило шину. ЛМА, будь она неладна. Заколдованное место.

Георгий Николаевич вернулся к карте, разглядывая испещренную пометками область вокруг Эльбы. Крошечный кратер на северо-западе от станции «Циолковский», ничем не примечательный, если бы не наличие сильнейшего магнитного поля. Исследователи станции давно точили зуб на то, чтобы послать к Эльбе хотя бы крошечную лабораторию, но все не доходили руки. А когда руки дошли, оказалось, что тектотонические лаборатории категорически отказываются приближаться к ЛМА. Они ломались. Падали в трещины. Описывали круги. Замолкали. Те же, кому повезло вернуться из заколдованного места, ничего необычного не привезли. Бесконечные бумажные ленты стандартных замеров. Разве что магнитное поле высокой напряженности. Ну, на то она и ЛМА. Требовались люди, чтобы доехать и на месте разобраться со всей этой чертов-щинкой.

– Через четыре года там будет город-сад, – пообещал Коля Расиму. – Представляешь? Лунные домны будут варить лунный чугун, а лунные сталевары будут разливать кипящий металл по вагонеткам, которые будут уходить на лунный сталепрокатный завод и выдавать на-гора в миллионы раз больше стального листа, чем в тысяча девятьсот тринадцатом году все лунные сталепрокатные заводы.

– Присутствие железной руды в коре Луны не позволяет говорить об ее пригодности для промышленной добычи, – наставительно сказал Расим. – Обойдешься без города-сада. У нас есть целая станция-сад.

– Как там ваши помидоры, Петр Степанович? – спросил Коля. – Зеленеют?

Петр Степанович, известный на всю Луну любитель взращивания сельскохозяйственных культур, тяжело вздохнул:

– Опять рассада завяла, бис ее побери.

– С кукурузы надо начинать, – авторитетно сказал Коля, от рождения городской муравей, видевший плоды сельского хозяйства исключительно в виде готовых продуктов питания. – Кукуруза – царица лунных полей. И пойдут по лунной поверхности целинные лунные трактора. Заколосится картофель, нальются соком мичуринские бахчевые культуры. Наступит по всей Луне полный коммунизм, дыши полной грудью.

– Чем дышать-то будешь, фантазер? – спросил Расим. – Кстати, опять склонение пошло. Ты на приборы иногда смотри, водитель.

О днище бухнуло. «Луноход» вздрогнул, нехорошо накренился, чертова лампочка опять замигала неразборчивой морзянкой. Что-то ругательное в адрес Коли, надо полагать.

– Георгий Николаевич, дальше не проедем, – виновато сказал Коля.

Багряк протиснулся в водительскую, посмотрел в перископ. Валуны преграждали путь машине. Резкие тени ухудшали видимость. «Луноход» стоял на возвышенности и впереди уже виднелись зубцы Эльбы. Где-то там и притаилась аномалия.

– Расим, дай-ка батьке поперек пекла, – Георгий Николаевич втиснулся в освобожденное навигатором место. – Эх, понабрали вас зеленых по комсомольскому призыву, а тут ведь головой надо соображать, а не только беспокойным сердцем. Про обман зрения слышал, водитель?

– Это что-то в цирке? – обидчиво поинтересовался Коля.

– Ага, в нем – в лунном цирке, – подтвердил Багряк. – Теперь слушай меня и даже на экран не вздумай смотреть. Понял?

– Нет, – сказал Коля, – не понял, Георгий Николаевич. Простите, но за исправность «Лунохода» я отвечаю. И мне за любую царапину на его борту такую стружку Войцех Станиславович снимет, что не видать мне потом машины до конца смены. И если вы по какой-то причине, мне неизвестной, считаете, что ваш невооруженный глаз видит гораздо лучше, чем мой вооруженный по последнему слову техники курсограф…

– Вот ведь молодежь пошла, – пробурчал в интеркоме голос Петра Степановича. – Помнишь, Жора, как мы здесь только первый раз прилунились? Мы и слова такого не знали – курсограф. Нам логарифмическая линейка за счастье казалась.

– Начались воспоминания о тревожной молодости, – хмыкнул Расим. – На дворе тысяча девятьсот … год, космические корабли бороздят, электронно-вычислительные машины думают, целина осваивается, Арктика утепляется, а вы все дедовскими методами работаете.

– Дедовские методы – самые надежные, – наставительно сказал Георгий Николаевич. – Но шутки в сторону. Карпин, слушай мою команду – поворот налево, ма-а-арш! Стоп машина. Поворот направо, марш! Стоп машина.

Коля подчинился. Все же водитель он был от бога. Поверхность Луны кого хочешь с толку собьет. Отсутствие атмосферы превращает нагромождения скал и валунов в головоломку, в которой не разберется и самый совершенный прибор. Тут необходимы опыт и чутье. Опыта у Коли пока не имелось. А вот чутья – хоть отбавляй.

И когда полоса бездорожья осталась позади, а перед «Луноходом» открылся вид на кратер Эльба, в котором и таилась магнитная аномалия, Коля присвистнул, Расим издал странный звук проглоченного удивления, а Багряк покачал головой:

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

– Что там у вас? – спросил Петр Степанович. – Лунную кукурузу увидали?

– Почти, – сказал Георгий Николаевич. – Мы, кажется, нашли инопланетный корабль.

В «Луноходе» никто не пожелал остаться. Все облачились в пустолазные костюмы, помогли друг другу застегнуть пуговицы, замки, а напоследок пройтись сварочной иглой по швам. Нахлобучили цилиндрические колпаки с антеннами на голове, в просторечии именуемые «шамовками» из-за похожести ажурных конструкций на знаменитую радиотрансляционную башню в Москве. Компрессоры всосали последние толики воздуха, и Петр Степанович толкнул кремальеру выходного люка. Четверо исследователей вышли на открытую поверхность Луны.

Больше всего то, что там лежало, походило на бублик, у которого отхватили небольшой кусок, оставив на концах разрыва несимметричные наросты. Один из наростов напоминал киль ракеты, а другой оканчивался короткой дугой со сложной системой выпуклостей. По поверхности корабля шли наплывы глазури – на первый взгляд хаотичные, но глаз ухватывал в них некую регулярность. Противоположная разрыву часть бублика имела округлое вздутие, чем-то смахивающее на диск настройки педального вычислителя. Там же странные округлые формы слегка выпрямлялись, и можно предположить, что именно на нем и должен был стоять корабль, превратившись из загогулины то ли в огромную улитку, то ли в мифического змея, изогнувшего тело так, чтобы вцепиться в собственный хвост. Все в корабле казалось чужим, несуразным, несоразмерным.