Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

— Путь свободен! — сказал он. — Перекурим, друг! До Мельбурна идти далеко!

Когда они вышли через Футскрей на Дайнонское шоссе, уже брезжило утро, а когда добрались до окраины Мельбурна, взошло солнце и осветило кучи мусора справа от дороги. Там и сям среди мусора ютились крошечные лачуги безработных, сооруженные из ржавого железа, мешков, коры, брезента; были и лачуги побольше, из старых бревен или досок. Из одной хибарки, кашляя и протирая глаза, вышел мужчина с дымящейся трубкой во рту. Он был в черных брюках и в старой фланелевой рубашке.

— Это дадлейские трущобы. Не хотел бы я здесь поселиться, — заметил Дарки вполголоса и обратился к незнакомцу: — Как дела, приятель?

— Неплохо.

— Пойдешь на демонстрацию сегодня? — спросил Дарки.

— Еще бы, черт возьми! — ответил тот. — А вы?

— Мы делегаты из Бенсонс-Вэлли, только что приехали поездом, — ответил Дарки.

Эрни заметил, что Дарки приосанился и голос его зазвучал гордо.

— Завтракали? — спросил незнакомец. — Могу предложить вам только чашку чаю.

— Нет, спасибо, — нерешительно сказал Эрни, — у меня есть бутерброды.

— Чашка чаю — это как раз то, что нужно, — произнес Дарки, перепрыгивая через проволочную изгородь.

— Чайник на огне, — сказал незнакомец и направился в хижину.

Пролезая сквозь ограду, Эрни услышал приглушенные взволнованные голоса в хибарке.

— У нас одна комната, — смущенно объяснил незнакомец, появляясь в дверях, — жена одевается.

Босоногий мальчонка подбежал к отцу и уцепился за его штанину.

— Как тебя зовут? — спросил Дарки мальчика.

— Пэдди Куин.

— Хорошее имя. Иди-ка сюда, на тебе конфетку, — сказал Дарки и насыпал в руки изумленному мальчику две пригоршни мятных леденцов.

Пэдди Куин побежал будить товарищей, чтобы рассказать, какое чудо с ним приключилось.

Вскоре из лачуги вышла женщина и смущенно пригласила их войти. Они назвали свои имена. Мужчины уселись за старый стол, а женщина стала заваривать чай в чайнике с отбитым носиком.

Эрни Лайл развернул большой сверток, достал бутерброды с холодной бараниной и положил по два возле каждой чашки. Куин и его жена сначала для вида отказались, но затем с жадностью принялись за еду. Женщина отложила один бутерброд в сторону, муж последовал ее примеру. Дарки украдкой посмотрел на Эрни, как бы говоря: «Малец слишком наелся леденцов и на бутерброды, наверно, и не взглянет…»

Куин завел разговор о демонстрации, на него, как видно, большое впечатление произвело то, что Дарки и Эрни прибыли издалека, чтобы принять в ней участие.

— Наверно, отсюда все пойдут, — сказал Дарки, запивая чаем последние крошки.

— Кто пойдет, а кто и нет, — устало произнес Куин. — Я секретарь союза безработных этого района. Некоторым уже надоело бороться.

Неловкое молчание воцарилось в лачуге. Эрни Лайл почувствовал, что Куин и особенно его жена стыдятся своей убогой обстановки, им горько, что нечем угостить приезжих.

Дарки и Эрни стали прощаться. Куин сказал, что надеется увидеться с ними на демонстрации. Он дал Дарки газету «Голос рабочего», Дарки засунул ее в карман, и они пожали друг другу руки.

Выйдя на дорогу, два приятеля пошли бодрее. Они свернули под железнодорожный мост, прошли мимо старого стадиона; афиша гласила:

— Я, когда был мальчишкой, мечтал стать боксером и выступать на этом стадионе, — вспоминал Дарки. — Хотя это паршивое занятие…

Вскоре они вышли на Спенсер-стрит. Город начал оживать. Со звоном пронеслись первые трамваи. По булыжной мостовой загрохотали грузовики, телеги. Счастливчики, имеющие работу, шагали торопливо, боясь опоздать. На углу в мусорном ящике рылись двое людей в лохмотьях.

— Отведай-ка мятную, — сказал Дарки и сунул горсть конфет одному из них в карман.

— Вот так штука! С чего бы это? — пробормотал пораженный бедняга, протягивая мятную своему соседу.

— Я здорово устал, — пожаловался Эрни. — А ведь демонстрация еще не начиналась.

— Это тебе наказание за восемь фунтов мятных, что ты стащил! — засмеялся Дарки.

— У меня чистая рубашка в рюкзаке, забыл ее надеть…

— Лучше прибереги ее для игры в карты в воскресенье, — посоветовал Дарки. — Сегодня ею никто не залюбуется.

Они повернули на Лейтроб-стрит и прошли по ней до Рассел-стрит; между городской тюрьмой и полицейским управлением свернули к Дому союзов. Эрни чувствовал здесь себя чужим, посторонним: город, казалось, был совершенно безразличен к нему, к Дарки и к их планам.

— А мы первые! — воскликнул Дарки, присаживаясь на корточки на лужайке перед монументом в честь восьмичасового рабочего дня — гранитной колонной, увенчанной медным шаром с рельефно выделяющейся на нем цифрой 8.

— «Восемь часов работы, восемь часов сна, восемь часов отдыха» , — прочел Дарки вслух лозунг, начертанный на основании монумента. — Беда только в том, что трудно найти эти восемь часов работы.

Он растянулся на траве, ерзая, стараясь устроиться так, чтобы не придавить конфеты.

Страшная усталость овладела Эрни. Ему стало все безразлично, он даже не чувствовал больше страха. Он вытащил из кармана Дарки газету «Голос рабочего» и попытался прочесть статью на первой полосе о предстоящей демонстрации, но его мозг и глаза отказывались воспринимать напечатанное. Он прилег рядом с Дарки, и вскоре оба уснули, как дети, утомленные играми.

Солнце поднялось уже высоко, когда Эрни открыл глаза и сел; словно во сне, он увидел толпу бедно одетых людей — их было человек двести, они тихо и как-то лениво переговаривались. Эрни был весь мокрый от пота. Он толкнул Дарки, тот сейчас же проснулся и вскочил, как солдат на передовой.

Небольшие группы полицейских в мундирах стояли на всех четырех углах площади. Прилично одетые люди, очевидно шпики в штатском, шныряли в толпе. Вначале полицейских было почти столько же, сколько демонстрантов; но люди все подходили, группами и поодиночке, толпа выросла до тысячи, а к началу демонстрации она уже насчитывала более двух тысяч. Одни принесли с собой свернутые знамена, другие — лозунги, написанные на картоне, прибитом к шестам. На площади царило полное молчание, неестественное при таком стечении народа.

Эрни Лайл прочел два лозунга: «Требуем работы, а не благотворительности!», «Долой систему пособий продовольствием!» Эти слова нашли отклик в сердце Эрни. Он вспомнил пособие — съестное из бакалейной лавки Эмблера: маргарин, прессованный чай, самые низкосортные, подпорченные продукты, которые грубо суют тебе в руки, а ты не имеешь права ничего выбрать сам; вспомнил чувство унижения, которое испытывал, слоняясь без дела по улицам, лишенный права на полезный труд…