Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

Когда Дарки и Эрни подошли к концу Бурк-стрит, колонна снова остановилась. Перекресток Спринг-стрит кишмя кишел людьми — они стояли на ступеньках здания парламента, толпились в сквере. Воздух был словно насыщен электричеством. Становилось ясно, что столкновение неизбежно. Всюду стояли полицейские, многие с дубинками наготове.

Распорядители сновали среди демонстрантов, взволнованно выкрикивая:

— Идите в сквер! Не стойте здесь! Проходите, товарищи! Они могут наброситься на нас!

Огромный, в неопрятной одежде человек, тот самый, который раньше возмутился предложением отправиться позавтракать, стал задирать полицейских, стоявших группой неподалеку.

— Вы что-то не очень резвые сегодня, легавые! — насмешливо кричал он. — Мы вас в клочья разнесем, только попробуйте пустить в ход дубинки!

Молодой полицейский поднял дубинку, чтобы ударить обидчика по голове. Сержант подскочил к нему и выхватил дубинку из его рук.

— Ты что, умник? Хочешь, чтобы нам досталось на орехи?

Дарки протолкался к ним поближе. Эрни схватил его за рукав.

— Пошли, Дарки, в сквер.

Дарки неохотно повиновался. Они стали пробираться через толпу. Где-то впереди началась драка, слышались крики.

— Проходите! Проходите! — распоряжался полицейский сержант. — Вы задерживаете движение.

Размахивая дубинками, полицейские начали оттеснять демонстрантов назад. Двое схватили Дарки:

— Проходи!

Дарки высвободился и вызывающе встал перед ними.

— Мы и идем туда, в сквер. Руки прочь!

Вблизи началась потасовка. Возбуждение толпы росло — одни стремились вмешаться в драку, другие — выбраться из свалки.

Удары дубинок посыпались на головы и плечи. Где-то вскрикнула женщина.

— Пошли, Дарки! — завопил Эрни, охваченный желанием бежать отсюда как можно скорее.

Прежде чем Дарки успел ответить, дубинка обрушилась ему на шею и он упал на землю. Скатка слетела с его плеча и сразу же была затоптана ногами. Дарки кое-как поднялся. Двое полицейских схватили его, но он отшвырнул их в сторону, намереваясь посчитаться с ударившим его констеблем.

Толпа наливалась гневом, раздавались угрожающие крики, свист. Полицейские в мундирах и в штатском начали хватать демонстрантов и заталкивать их в крытые грузовики, стоявшие у обочины тротуара. Эрни почувствовал, как его ноги отрываются от земли. Он побледнел и стал отчаянно вырываться. Двое полицейских швырнули его в грузовик на лежавших там людей. Из карманов Эрни на мостовую посыпались мятные леденцы. Краем глаза он увидел Дарки — тот дрался, как лев, с пятью облепившими его полицейскими.

Машина, в которую бросили Эрни, тронулась. Всю дорогу вокруг него люди возбужденно разговаривали, но Эрни не мог сказать ни слова, не мог думать ни о жене, ни о ребенке — ни о чем. Он мог думать только о конфетах, спрятанных в одежде. Он в отчаянии осматривался по сторонам, но не увидел в машине ни одного отверстия, куда мог бы выбросить уличающие его мятные леденцы. Может быть, раздать всем по пригоршне? Или высыпать на дно грузовика и таким образом избавиться от них? Но он так ни на что и не решился, — машина остановилась, и двое полицейских открыли задний борт.

— Выходи все, и не валять дурака!

Арестованные — их было десять, — подавленные тем, что попали в лапы полиции, слезли с грузовика и увидели, что находятся у городской тюрьмы. Эрни показалось, что это церковь. Если бы так оно и было, он помолился бы, чтобы никто не обнаружил у него леденцов.

Эрни и остальных втолкнули внутрь здания и повели по скудно освещенному коридору в комнату охраны.

— Обвиняются в нарушении уличного движения, участии в запрещенной демонстрации и сопротивлении аресту, — сообщил сержант человеку, сидевшему за барьером.

— Снять с них значки, забрать авторучки и все прочее из карманов, — монотонно, как бы нехотя произнес надзиратель.

Лишать людей свободы было его профессией, и он делал это, не меняя выражения лица.

Арестованные молча выложили свои жалкие пожитки на стол. Эрни снял рюкзак и протянул его надзирателю вместе с единственным другим принадлежащим ему предметом — грязным носовым платком. Я ничего не скажу о мятных, мелькнуло у него в голове.

— Обыскать их, — приказал арестовавший их сержант. — У них может быть оружие.

Констебль начал по очереди обыскивать заключенных.

— Осторожнее, — робко запротестовал человек в шляпе, набитой бумагой.

Эрни казалось, что сердце его совсем перестало биться. На лбу его выступил пот, когда констебль стал грубо ощупывать его ноги, бока и подмышки.

— Что это? — спросил констебль, нащупав конфеты.

Он сунул руки в карманы пальто Эрни и вытащил две пригоршни конфет.

— Немножко леденцов, — с вымученной улыбкой ответил Эрни.

Констебль рывком расстегнул пальто Эрни, и тюремщики и арестованные в изумлении смотрели, как он стал извлекать мятные леденцы из карманов Эрни и класть их кучками на стол. Эрни чувствовал себя так, словно его раздели догола на глазах у целой толпы.

Опустошив все его карманы, констебль хлопнул Эрни по животу и вытащил рубашку из брюк. Конфеты дождем посыпались на пол.

— Где ты взял эти мятные? — спросил сержант, обретя наконец дар речи.

На широком, плоском лице надзирателя мелькнуло подобие улыбки.

Прежде чем Эрни успел ответить, надзиратель сказал:

— Подбери их. Они будут лежать вместе с другими вещами до окончания следствия.

Констебль помог Эрни собрать конфеты. После того как были закончены все формальности, появился стражник и, звеня ключами, увел заключенных.

— Когда нас выпустят? — спросил один из них. — Жена будет беспокоиться.

— Надо было думать об этом раньше, — бросил ему вслед сержант.

Стражник отпер огромную дверь, ведущую в коридор, по обе стороны которого находились камеры. Когда он открыл первую дверь справа, Эрни увидел пьяного, спящего на столе возле аппарата для снятия отпечатков пальцев. Арестованные по одному вошли в камеру, ярко освещенную прожектором, прикрепленным над дверью. В камере с каменным полом было пусто, лишь в дальнем углу стояла параша, от которой шла удушливая вонь.

Дверь за стражником захлопнулась, и заключенные кое-как разместились, присев на корточки. Человек в шляпе, набитой бумагой, отправился к параше. Эрни Лайл по-прежнему мог думать только о мятных леденцах, все остальное было забыто, даже то, что он стал политическим заключенным. Его мысли были прерваны шумом, доносившимся из канцелярии через гулкие коридоры.

— У человека есть какие-то права, черт побери! — услышал он громкий голос Дарки. — Я вам говорю, что потерял скатку с одеялами моих детишек, теперь им даже кровать нечем накрыть!

— Ведите себя прилично! — раздался резкий ответ. — Нам и так хватает возни с вами.