Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

Все пасхальное воскресенье Дарки тренировался — то скакал через веревку, то колотил по самодельному тренировочному мешку. Когда стемнело, он ушел из дому. Пройдя некоторое время быстрым шагом по улице, он побежал, не спеша, сосредоточенно, как спортсмен на тренировке. Он устремился по дороге, поднимающейся вверх, и оказался на вершине холма. Здесь он отдышался и стал смотреть на тихий город. Редкие огни прорезывали туман, как далекие фары автомашин.

Он вернулся домой с приятным ощущением усталости во всем теле, какое бывает у боксера после разминки, и сразу же улегся в постель и крепко заснул.

На рассвете в понедельник выпал иней; стояла поздняя осень, зима была близка. Дарки поднялся, когда лучи солнца стали одолевать морозец. Умылся, надел штаны, тяжелые ботинки и закурил. Прохаживаясь по двору, он временами начинал кашлять, как это бывает с завзятыми курильщиками в первые утренние часы. Сегодня это случится, думал он. Такой ли я, как прежде?

Ближе к полудню Кевин снова спросил, пойдут ли они в «Королевский дуб».

— До полудня я не пойду, — ответил Дарки.

Надо дать Янгеру налить брюхо пивом, решил он про себя.

После завтрака Дарки вскипятил в баке воду, чтобы вымыться. Потом пошел в спальню и достал чистое белье. Когда он шел по коридору, жена спросила с дрожью в голосе:

— Ты ведь никуда не пойдешь, правда?

— Нельзя помыться, что ли? — уклонился от ответа Дарки, притворяясь рассерженным.

Перед тем как начать мыться, он ощупал свою широкую волосатую грудь, твердый, но слегка выдающийся живот, выпуклые мышцы на плечах и спине. Мускулы стали вяловаты, сказал он себе, поддались под бременем прожитых лет…

Вымывшись, почистил зубы солью, употребив для этого чистую тряпочку — экономить на всем вошло у него в привычку, — и надел все чистое: фуфайку, трусы, носки, серые спортивные брюки, белую рубашку, а также кожаные туфли на резиновой подошве. Пройдя в столовую, уселся в кресло, развернул газету. Солнце ярко светило сквозь опущенные шторы.

В дверях появилась Кэтлин и сразу сказала:

— Папа, ты не пойдешь туда, в бар?

— Может, и пойду попозже, — пробормотал он, в душе сам не понимая, хочет ли он обмануть этими словами дочь или и впрямь не решил.

Кэтлин стояла неподвижно, видно было, что она сдерживает в душе мучительную боль.

— Папа, — прошептала она наконец, — оставь газету, я должна поговорить с тобой.

Дарки положил газету на колени. Он смотрел на дочь с горечью: ее широкая цветастая юбка уже не могла скрыть отчетливой выпуклости живота.

— Ни к чему это, Кэти, — сказал он.

— Нет, выслушай меня, папа! Я знаю, ты прав, а он виноват… Он никогда на мне не женится. Но и так было много сплетен вокруг этого, а теперь и вовсе будет скандал… — Она положила руки ему на плечи. — Папа, ты не должен драться с ним!

Дарки никогда не умел разговаривать с детьми, даже по самым пустяковым вопросам, и теперь у него не было слов, чтобы выразить все, что переполняло его сердце.

— Я буду с ним драться.

Вот все, что он смог сказать.

— Драться! Драться! Почему ты должен драться с ним?

— Потому что я сказал, что буду.

— Потому что ты сказал! — простонала Кэтлин. — Ну а я? Обо мне ты не думаешь?

В комнату вошла Уинни. Она приблизилась к Кэтлин и нежно обняла ее.

— Тебе нельзя волноваться, детка.

Уложив Кэтлин на кушетку у окна, Уинни повернулась к мужу. Она, казалось, обрела какую-то решимость.

— Дарки, ты не так молод, как раньше. И если ты не хочешь думать о себе, подумай о Кэтлин.

— Не могу я думать ни о ком, — выдавил из себя Дарки.

Уинни опустилась у его стула на колени и с мольбой посмотрела на мужа.

— Я замужем за тобой почти двадцать пять лет. Ты редко делал, что я тебя просила. Но на этот раз сделай!

Дарки еще не собрался ответить, а Кэтлин уже стояла на коленях рядом с матерью.

— Папа, — сказала она, — драться с ним… Это только еще больше испортит все. Хочешь, я скажу людям, что это я просила тебя не драться?

Дарки чувствовал — женщины вот-вот убедят его. Они правы. Ну в самом деле, что хорошего будет, если он свяжется с Янгером? Но что-то восставало в нем против этих мыслей. Я готов послушаться их, ведь я не хочу драться с Янгером, мелькнуло у него в голове. Сознание того, что жена и дочь правы, нежелание сдаться и назвать себя трусом — все перемешалось, он уже не понимал, где начинается одно и кончается другое. Он искал слов для ответа и не находил их.

С улицы донесся шум, какие-то люди кричали, перебивая друг друга. Послышался громкий голос:

— А ну выходи, давай драться, паршивый мерин!

Обе женщины затрепетали, как вспугнутые птицы. Дарки сбросил с колен газету и на цыпочках подбежал к окну. Он чуть отодвинул штору, так, чтобы видеть улицу, а самому остаться незамеченным.

На тротуаре перед домом стоял Джимми Янгер, окруженный доброй полдюжиной своих дружков. Вид у них был грозный.

Лицо и ухватки Янгера — огромного парня в рубашке с засученными рукавами, синих матросских штанах и белых туфлях — выдавали неотесанного деревенщину. Он стоял, широко расставив ноги, с видом заправского боксера; ноздри его раздувались, он словно уже чуял запах крови невидимого противника.

— Выходи драться! Ты ведь искал меня — вот я, здесь!

Дарки отошел от окна и пробормотал:

— Ну вот. Теперь я буду драться с ним.

Кэтлин бросилась к отцу и схватила его за руку.

— Папа! Не выходи! Не выходи, богом тебя молю!

Дарки пошел к двери, волоча дочь за собой, но в его движениях не было твердой решимости. Уинни вцепилась в другую руку мужа.

— Не выходи, Дарки! Они изобьют тебя до смерти. Подумай о дочери, если не хочешь думать о себе!

Они в отчаянии цеплялись за него. В прихожей, у самой двери, он остановился и сделал вид, что вырывается от них. Он мог бы одним взмахом руки отшвырнуть их от себя, как Гулливер лилипутов, но позволял им удерживать себя.

Янгер крикнул с улицы:

— Твоя песенка спета, Дарки! Выходи, посмотрим, кто кого!

— Выходи, не прячься! — горланил кто-то из его Дружков.

— Выходи! — кричал третий, присоединяясь к хору. — Получай свою порцию или оставайся на всю жизнь хвастуном!

Как бы в подтверждение воинственности противника в железную крышу дома ударился камень и покатился вниз с издевательским грохотом.

Дарки отстранил от себя женщин.

— Посмотрим, кто из нас хвастун! — сказал он, но негромко. Его не могли услышать на улице.

Кэтлин снова загородила собой дверь.

— Я выйду к ним, отец! — сказала она упрямо.

Она чуть приоткрыла дверь и проскользнула в нее. Выйдя на веранду, она встала напротив людей, бесновавшихся на тротуаре. Мгновение она молчала, высоко подняв голову, выпрямив плечи. Во всей ее фигуре было столько гордости и достоинства, что крикуны умолкли.