Виктор Федоров - Весенний ветер

— Как нет? — ужаснулся Стрежнев. Он не представлял, как можно воевать и обходиться без врача.

— Нет, — повторил лесник. — У них фельдшер всеми делами заправляет. Наш, местный.

— Вы можете провести к партизанам? — спросил Стрежнев.

— Пеше далековато. — Лесник задумался, потом продолжал: — Есть лошадь. Правда, без телеги. Телегу-то немцы отобрали, а лошадь в лесу была — осталась. Если верхом, завтра к полудню на месте будем.

Сообщение лесника обрадовало Стрежнева. Он посмотрел на Долинина: лицо с подозрительной желтизной, под закрытыми глазами синева.

— Двоим верхом можно?

— А чего ж.

— Вы поедете и захватите его с собой, — Стрежнев кивнул головой на Долинина. — Потом за мной пришлют. А его в первую очередь. Плох он. — И негромко Трофим Ильич добавил: — Боюсь, как бы не было у него заражения крови.

Стрежнев думал, что Долинин не слышит их, но тот повернул голову, открыл глаза, глухо сказал:

— Трофим, ты поезжай… Раненые там… Врач нужен. За мной пришлешь подводу.

— Глупости! — рассердился Стрежней. — Ты тоже ранен.

— Я один, а там много… Много раненых. Я слышал… Не упрямься, Трофим…

Стрежнев пытался возражать, но вмешался лесник.

— Доктор, ваш товарищ верно говорит. Много раненых там. И верхом неловко ему. Как бы хуже не было. А на подводе-то удобнее. Мы мигом, а дочка пока присмотрит.

Долинина перенесли на кровать. Лесник ушел за лошадью и вскоре вернулся.

— Можно ехать.

Но Стрежнев мешкал.

— Вдруг немцы? Вы же говорили — утром были…

— Были и пока не придут, — успокоил лесник. — Я их повадки выучил. Теперь ден пять, а то и больше не появятся.

Долинин поймал руку Стрежнева, слабо пожал ее.

— Поезжай, Трофим… Нужнее ты там… — И уже когда Стрежнев направился к выходу, Долинин окликнул его: — Подожди… Подай сумку.

Трофим Ильич взял с лавки сумку.

— Книгу достань.

Стрежнев знал, о какой книге идет речь. Он достал ее и подал Долинину.

Долинин подержал ее в руке, потом протянул Стрежневу.

— Трофим, давно она со мной… Подарили. Очень хорошая книга… Возьми… На память.

Стрежнев спрятал книгу под борт куртки и отвернулся от Долинина. Он не хотел, чтобы тот увидел на его глазах слезы. Сердце ныло. Ныло так, словно в предчувствии большой беды.

Только на другой день Стрежнев добрался с лесником в отряд. В землянках было действительно много раненых партизан. У некоторых началась гангрена. Фельдшер — маленький, неуклюжий, с желтым от усталости лицом — метался по землянкам. Стрежнев, не передохнув с дороги, приступил к делу.

За Долининым в тот же день отправили подводу и бойцов.

Стрежнев умолк, запустил пальцы левой руки в густые, усыпанные сединой волосы и так сидел несколько минут. Когда он рассказывал, я его не перебивал. Теперь мне показалось его молчание слишком долгим. Я спросил:

— Ну а Долинин?

— Долинин? — Стрежнев побарабанил пальцами по столу. — Умер он… На второй день, как его в отряд привезли. Очень был в тяжелой форме… Медикаментов почти никаких. Не надо было от него уезжать…

— Вы все равно не помогли бы, — заметил я. — Инструмента никакого и лекарства у вас не было. Задержись вы у лесника — умерли бы многие раненые партизаны. Долинин это отлично понимал.

— Да, понимал, — отозвался Стрежнев, размышляя о чем-то своем. Потом сказал: — Вот книга осталась… До конца войны с собой возил. Знаете, она мне силы придавала… А потом, будто болезнь какая — увижу новую книгу и покупаю. Видите, сколько их накопилось. — И он кивнул седой головой в сторону шкафов, заставленных книгами.

Стрежнев достал пачку «Беломора». Мы поднялись из-за стола, подошли к окну и закурили. Из окна открывался вид на Неву. Разрезая тупым носом воду, по реке тащил огромную баржу буксир. Над буксиром, над вздыбленными волнами носились стремительные чайки.

Когда Лешка узнал, что его вызывает командир, у него радостно заблестели глаза.

— Дело, значит, есть?

— Наверное, — неопределенно сказал посыльный, такой же, как и Лешка, четырнадцатилетний подросток.

Они вышли из землянки. Чуть слышно шумел в кронах сосен и елей весенний ветерок. Он срывал с зеленых иголок и сбрасывал вниз остатки лежалого снега. Из-за редких и быстрых облаков выглядывало солнце. Лешка даже зажмурился от неожиданно ярких лучей. Набрав горсть сырого снега, он смял его в руке и швырнул с силой, стараясь угодить в толстый ствол дерева.

— Ты чего это? — удивился посыльный.

— Вспомнил, как, бывало, в снежки играли, — неохотно ответил Лешка.

Он солгал. Ничего Лешка не вспомнил, а просто загадал — была у него такая чудная привычка: «Если попаду в дерево, значит, дядя Тимофей поручит настоящее дело…»

О настоящем деле Лешка мечтал давно. Когда в ноябре 1941 года в деревню, где он жил, пришли каратели и расстреляли почти всех жителей, в том числе и Лешкиных родных, он два дня провалялся в сарае на соломе, плакал и поклялся, что отомстит фашистам. И, уходя к партизанам, Лешка мечтал о том, как он будет подрывать вражеские поезда, взрывать мосты и рядом со взрослыми будет биться с фашистами до тех нор, пока его Родина не станет опять свободной.

Но командир партизанского отряда дядя Тимофей, как казалось Лешке, недооценивал его способности. Лешке поручали работать на кухне, и лишь изредка он отправлялся к шоссейной дороге и, таясь в кустах, подсчитывал, сколько за день проходило немецких танков, орудий, машин, каких и в какую сторону. Когда он приносил подробные сведения о движении немцев по дороге, дядя Тимофей хвалил его за смелость и расторопность, но Лешку это не утешало: поручения он считал пустячными. Однажды в отряде кончилась взрывчатка, и группа подрывников несколько дней бездействовала. Тогда дядя Тимофей вызвал Лешку и еще двух партизан и приказал им раздобыть в соседних деревнях двадцать поперечных пил и столько же топоров. Лешка в тот раз ехидно говорил:

— Дядя Тимофей на лесозаготовки собирается. А мы вроде лесорубов. Занятие!..

Когда принесли пилы и топоры, дядя Тимофей вооружил ими группу в пятьдесят человек и отправил на задание. А утром немцы всполошились: за ночь вдоль железнодорожного полотна на протяжении пяти километров партизаны спилили все телеграфные столбы и перерубили провода. Участникам этой необычной операции дядя Тимофей объявил благодарность. Но Лешка был недоволен: «Подумаешь, столбы спилили!»

В штабной землянке, кроме дяди Тимофея, Лешка увидел незнакомого старика, одетого в засаленную, потертую шубу. Старик рассовывал по карманам перевязанные бечевкой стопки бумаги. Последнюю стопку он, любовно взвесил на ладони и, обращаясь не то к дяде Тимофею, не то к самому себе, сказал: