Ли Чайлд - Манхэттенское безумие (сборник)

Потом, посмотрев направо, Гракко рассмотрел множество пирсов и причалов, выступающих в водное пространство Гудзона. И его посетило еще одно воспоминание: как они с братом Винченцо и десятками других ребят прыгали в воду с причалов в Гаэте, в этом маленьком приморском городке к югу от Рима, куда семейство Гракко выезжало летом по воскресеньям на своем «Фиате». То есть они предпринимали такую поездку, если у вечно капризного и плюющегося паром автомобиля не перегревался мотор – о чем оба брата всегда молились во время мессы. Гракко полагал, что это не слишком большой грех – обращаться к Создателю со столь эгоистичными просьбами. (Хотя Он, кажется, вполне благосклонно внимал их молитвам и частенько исполнял эти пожелания.)

Здесь тоже в жаркие дни, когда даже асфальт плавился, мальчишки – а иной раз даже и девчонки – бросались в серые воды Гудзона, не слишком приятно пахнущие и далеко не самые чистые. Но им-то, молодым, какое до этого дело?

Тут он понял, что Коль что-то ему говорит.

– Si ? – переспросил он. И тут же поправился, повторил это по-английски, ругая себя за обмолвку. В конце-то концов, он же шпион! – Да?

– Приехали. Вон туда.

У соседнего пирса был пришвартован накренившийся набок сухогруз. И пирс, и судно выглядели в равной степени обшарпанными. Причалы в Гринвич-Виллидж были не такие, как в Бруклине или в Нью-Джерси, где швартовались большие грузовые корабли, выгружая на берег свои ценные товары. Здешние воды бороздили суда поменьше, такие, как вот этот, всего в сотню футов длиной, что привез сюда из Европы их драгоценный груз.

Гракко припомнил путешествие своего семейства из Генуи – они разместились в каюте-люкс, но под этим элегантным, но обманчивым названием скрывалось помещеньице в три квадратных метра без окон и с одной голой лампочкой. Единственным из всей семьи, кого не донимала морская болезнь, оказался Беппо, еще не родившийся и беззаботно спавший в своем теплом личном убежище.

Мужчины осторожно огляделись по сторонам. Шоссе было запружено машинами, но пирс был закрыт от него полудюжиной товарных вагонов, стоявших на боковой железнодорожной ветке. Пешеходов здесь не было, как не было и тротуаров; а вся деловая активность на ночь приостановилась. Гракко отметил, что движение судов по Гудзону, конечно же, не прекращалось, но их корпуса почти не были видны в темноте, хотя ходовые огни сияли ярко и празднично. Над огромным темным пространством реки висела гигантская реклама кофейной фирмы «Максвелл-Хаус» с ее сорокапятифутовой чашкой, опрокинутой и пустой (рекламный слоган фирмы: «Хорош весь до последней капли!»). Реклама ярко сверкала. Гракко помнил, что было такое время, когда ее выключали на ночь – но не из экономии, а чтобы она не служила маяком для вражеских бомбардировщиков. Теперь же она снова светилась – страна, по всей видимости, больше не опасалась, что враг принесет войну на ее собственные берега. Ошибочно, конечно.

Он поставил грузовик на причале рядом с кораблем. Коль передал ему один из своих револьверов. Оружие было горячим, и это было странно в такую холодную ночь. Гракко разок на него посмотрел, потом засунул в карман.

– Вы готовы? – спросил Коль.

В этот самый момент он себя готовым не чувствовал. Совсем не чувствовал. Ему хотелось побыстрее уехать домой. Но потом он вспомнил: Расплата .

И кивнул.

Они вылезли из кабины под секущий ветер и пошли по краю причала, глядя на то, как команда крепит швартовы. Через несколько минут по трапу к ним спустился капитан.

– Bonsoir! [108]– приветствовал он их.

Как оказалось, револьверы им не понадобились. Капитан, седой малый, весь обмотанный шарфами и в двух куртках, жевал мундштук своей трубки и не выказывал никаких подозрений по поводу того, что груз, доставленный из разоренной войной Европы, принимают здесь эти двое – один, похожий на итальянца, второй, похожий на немца. Что до команды судна, то для них эти двое были всего лишь рабочими, принимающими обычный груз, нужный им для своего бизнеса.

Гракко не слишком свободно объяснялся по-французски, так что с капитаном разговаривал Коль, который указал на Гракко как на грузополучателя. Топая ногами, чтобы согреть их на этом холоде, капитан протянул им коносамент на груз. Гракко расписался в получении и забрал себе копию документа. Коль расплатился с капитаном наличными.

Пять минут спустя матросы лебедкой вытащили из трюма ящик размером метр на метр, поставили его на пирс, а затем вручную загрузили его в кузов грузовика. Коль расплатился и с ними, и они быстренько забрались обратно в теплую кабину.

Потом они обследовали ящик. Коль включил фонарик, и они осмотрели маркировку на нем – Etienne et Fils Fabrication [109].

– Порт прибытия – Нью-Джерси, – сказал немец. – Таможню они проходили там.

Гракко представил себе сонного, летаргического чиновника, глянувшего на упрятанное в ящик устройство и даже не почесавшегося осмотреть его повнимательнее. Коль открыл и приподнял крышку, и они уставились на небольшую хлебопечку, выкрашенную зеленой краской. Единственная разница между этой штукой и настоящей печью заключалась в том, что к этой, которую они сейчас осматривали, был приделан большой металлический контейнер, похожий на баллон для газа, который подается в горелки.

– Это оно? – шепотом спросил Гракко.

Коль ничего не ответил, но его глаза сияли, как будто он очень гордился тем, что было упрятано в этом контейнере. А он, несомненно, этим гордился.

– Я думал, оно будет гораздо больше размером, – сказал Гракко.

– Да-да. В этом-то все и дело, не так ли? Ладно, поехали обратно. Мы и так тут слишком задержались.

Джек Мерфи в конце концов пришел к выводу, что эта дрожь во всем теле – живое существо, живущее по собственным правилам. Он никак не мог ее остановить. Она разгуливала по всему его телу, от шеи до щиколоток. Иногда играя, иногда прямо-таки садистски издеваясь.

Зубы тоже стучали.

Агент УСС прятался позади стрелочного поста, где от основной линии Нью-Йоркской центральной железной дороги отходила старая ветка к Гудзону и на Манхэттен. Ветка заканчивалась на разваливающемся причале примерно в пятидесяти ярдах от того места, где двое шпионов принимали свой груз, о чем агента заранее предупредил один из его лучших информаторов. Мерфи прятался здесь с того самого момента, когда днем покинул офис УСС, и все это время боролся с пронизывающим холодом, от которого даже слезы на глазах выступали.

Его информатор сообщил, что груз прибудет сегодня на этом судне и к этому причалу, и это будет единственный груз, доставленный нынче на Манхэттен. Больше никаких подробностей он не сообщил. Поэтому и пришлось ждать так долго и в таких жутких условиях. В конце концов, к его облегчению, в конце Миллер-хайвей показался этот грузовик булочника, который затем свернул на служебную подъездную дорожку и осторожно подъехал к причалу по обледенелой земле. На его кузове виднелась надпись: