Наталья Караванова - Дом на кладбище

Ничего. Я сейчас уеду. И можно будет забыть про то, что видел утром. А в городе будет работа, много привычной интересной работы. Я даже не вспомню про этого разваливающегося зомби и его хозяина…

На столе в кухне ждал завтрак – чашка кофе, яичница, колбаса, хлеб. Возле мойки стопочкой стояла уже помытая, но еще не прибранная посуда. По всему видно, хозяин уже позавтракал и сразу отправился кого-то хоронить… или не позавтракал…

Нет уж… надо просто тихонько собраться, и в путь… нечего ждать.

– Завтракайте, – донеслось из коридора. – К сожалению, мне надо ехать, я не смогу вас дождаться. Дверь не запирайте.

– А…

– Она сама затворится через четверть часа.

– Вы работаете в городе?

Хозяин зашел в кухню и ровно так, как вчера, принялся отмывать руки от земли.

– Да. Извините, Юра, я не представился. Вчера не до этого было. Моя фамилия Глебов. Евгений. Вот, собственно.

Он положил на стол визитку. Крупными буквами на ней значилось слово «Зачистка», мелкими – телефон и фамилия хозяина. Зачистка – это подразделение на Производстве, которое занято поиском и изъятием бесхозных биотов.

Бывает ведь так, что человек умирает на работе. Или иначе – когда ненужный уже биот пылится где-то, застаивается гель, заменяющий ему биологические жидкости, или до него добираются бактерии… таких биотов Производство утилизирует. Тех, что еще способны работать, отправляют на стадион. Там под ловкими руками опытных гримеров они преображаются и превращаются в расходный игровой материал – зомби, упырей или еще каких-нибудь страхолюдин. А если биот старый, то и гримеры не нужны…

Юра вновь вернулся мыслями к здешнему зомби, но хозяин уже ушел.

На улице взревел двигатель, и как-то сразу стало ясно, что Юра остался во всем доме единственным живым человеком. Сначала пришла в голову мысль – побыть здесь еще немного, походить по комнатам… но как пришла, так и исчезла. Не хотелось ему, хоть что делай, вновь оказаться лицом к лицу с зомби по имени Сережа.

Он, почти не ощущая вкуса, покончил с завтраком, аккуратно прибрал за собой.

«Надо ехать!» – повторял всю дорогу к выходу.

Как же хорошо все-таки после Клавы становиться собой. Я устаю на этой работе. Ощущаю себя человеком, работающим ни для кого. Клава красивая сама по себе. Она очень красиво, изящно даже, поливает цветы, стирает пыль с полочек и выговаривает сотрудникам за нечищеную обувь. Клава – а не я. Пусть говорят, что у биотов нет личности. Отпечаток личности Клавы я сжигаю в себе, когда рисую на крыше город, которого нет…

В последние дни ощущение безнадежности стало только сильней – возможно даже, придется сменить работу. Усталость словно накапливается, а сон не приносит отдыха.

Отдыхаю я только здесь.

Наблюдая, как кружится, не желая упасть на землю, первый желтый листок. Или как равнодушно и синхронно река хлопает ладонями по бокам серых камней набережной.

В прицел моей винтовки я могу разглядеть перья голубя на соседней крыше, и если мне захочется – перенести их пурпурно-зеленые переливы на картон…

Сегодня у меня тревожный вечер. Сегодня я добавлю больше кобальта и ультрамарина в тени на брусчатке и в само небо. И еще добавлю деталей витринам и парадным на дальней стороне улицы. И может быть, в паре окон зажгу свет.

Мне надо спешить. Крыша Дворянского собрания – это не то место, где могут гулять все и всегда. Дней остается все меньше. Когда меня перестанут сюда пускать, придется искать другую точку, откуда город будет как на ладони.

Я покинула крышу в глубоких сумерках. Было уже прохладно и по-осеннему темно.

Я живу далеко от центра, возле зоны отчуждения городского стадиона. Зона огорожена двухметровым забором, но с моего второго этажа все равно видны давно заброшенные, облупившиеся дома, дорожки, где из трещин асфальта растет трава. Эту часть города не реконструировали, но и с землей не сровняли. Часть старых кварталов и сейчас остается естественным полигоном для желающих пощекотать нервы в руинах пережившего какую-то катастрофу мира…

Мои окна всегда плотно зашторены.

Путь неблизкий, но я привычно иду пешком – фонари льют на улицу прекрасный золотистый свет, деревья тихо шуршат, намекая на возможность дождя… а прохожие в это время редки. Рабочий день подошел к концу. Биоты продолжают впахивать, люди, чья смена уже закончилась, ужинают и делятся друг с другом сплетнями и новостями.

Чаще, конечно, по Сети.

Я еще не дошла до перекрестка, но уже почувствовала, – что-то не так там, за поворотом, за углом ближайшего дома. Перекресток был освещен ярко, а вот улица, что пересекает здесь центральную, тонула в тени. Я на всякий случай поправила ремень этюдника и перехватила удобней винтовку. Ну и что, что не стреляет. Зато выглядит солидно! А теперь – вперед!

Оказалось, ходить далеко не нужно.

Все, что случилось, случилось здесь, на перекрестке.

На прутьях ограды, за которой черный ночной не то сад, не то парк, повыше, чтобы не сразу сняли, висел дворник.

Висел, подвешенный за шею. В фартуке, в сапогах с металлическими подковками… двое мужчин спортивного вида, в брюках явно не дешевых моделей, торопливо прилаживали рядом темную табличку. Чуть в стороне стояли еще трое или четверо – зрители.

На табличке корявыми буквами было написано: «Зомби навсегда!»

Вообще, до шестнадцати лет контачить с биотами запрещается. Детский организм неприспособлен, и все такое. Да и после шестнадцати – не больше, чем по четыре часа в сутки.

Я впервые примерила биота в двенадцать. Подружка подбила на эксперимент «пока мамки дома нету». Потом мы с ней не раз вместе бродили по городу – в родительских взрослых «дублерах». Знакомились с парнями, врали, что нам двадцать… это я сейчас понимаю, что с очень большой вероятностью тем парням тоже еще четырнадцати не стукнуло…

Эти, похоже, были совсем малолетки. Я демонстративно медленно вскинула винтовку.

– Я ж вас сейчас… устрою всем экстренное пробуждение!!!

– Тикаем! – взвизгнул кто-то из зрителей.

Те, что все еще прикручивали табличку, обернулись и мигом спрыгнули на землю. По улице разнесся звук многих бегущих ног. Бежали гаденыши шустро. Я даже пожалела, что реально не могу их разбудить выстрелом в голову. Вот бы получили паршивцы от родителей за утерю ценного имущества! Да еще при таких обстоятельствах…