Катя Капович - Вдвоём веселее (сборник)

– Ты откуда идешь? – спрашиваю я, оглядывая его. Видятся мне при этом разорванные наручники, спиленные кандалы на ногах.

На нем обычные штаны и женская кофта поверх футболки:

– А, это… – говорит он. – Микки, помнишь, такой худой, бывший гонщик? Его жена мне одолжила.

– Жена? Микки?

– Я ж тебе говорю, меня на месяц отпустили. Так можно к тебе перевезти или нет?

Я мычу что-то нечленораздельное.

– Ну и отлично, – благодарно трубит Мачо Джо. – Завтра в пять подъедем, будь дома! У тебя телевизор, надеюсь, есть?

– Телевизор?!

– Ну да, телевизор! – отвечает Мачо Джо, раздражаясь от того, что я все время переспрашиваю. – Мой друг, завтра же бейсбол! Мировой кубок, «Ред Соке» вышли в финал! Короче, есть?

– Есть, – говорю. – И, может быть, даже работает.

В пять часов они подъехали – Мачо Джо с Триш и Микки с Джейн. Мужчины сходу принялись разгружать контейнер и перекладывать вещи в коробки, а мы с Триш и Джейн вошли в дом. И вот, сидя на высоком табурете посреди моей кухни – одета она была во все черное, как будто Мачо Джо уже умер, – Триш снова пересказывает всю историю. Я уже все знаю, но люди говорят об одном и том же по-разному.

– Я как раз под душем, он еще спал, – всхлипывает Триш. – Звонок в дверь, я выхожу в халате. На пороге, Бог мой, восемь федеральных полицейских с автоматами! Что такое, спрашиваю. Ордер на арест! Я ничего не знаю. Но я действительно ничего не знала! Меня – в наручники, Мачо Джо приковали к раковине в кухне… Восемь часов переворачивали дом вверх дном. Это был такой ужас, такой позор, какого я в жизни не испытывала! Я даже зубы не почистила в тот день!

Всхлипнув, она залпом заглотила остаток воды и посмотрела на нас покрасневшими глазами:

– Десять лет, девочки, десять лет я верила в эту ложь! Как он мог? Потом этот позорный суд. Вы не представляете себе, что у меня был за чудовищный месяц. Он со мной не разговаривал, пил виски и смотрел в окно. Не продал почти ничего. У меня руки опускаются! Через неделю он уйдет в тюрьму, а я останусь ни с чем.

Когда Триш наконец замолчала, Джейн, женщина, мыслящая политически, выразила свои чувства в одном отчаянном восклицании:

А теперь давайте все по порядку.

Итак, Мачо Джо. В миру – за неимением лучшего слова – Мачо Джо имел репутацию высокого класса арт-дилера, специалиста по индейскому искусству. Но на искусстве, как известно, много не заработаешь, даже на индейском. Поэтому помимо индейских тотемных скульптур Мачо Джо еще торговал гашишем. С одной стороны, повсюду в их доме на специальных мраморных столиках стояли угрюмые животные символы, и стены были увешаны пестрыми индейскими одеялами. С другой стороны, о которой мы не знали (или не хотели знать), Мачо Джо привозил с мексиканской границы гашиш и коноплю. При этом речь шла не о каких-то жалких унциях и даже не о килограммах, а о тоннах и дальнобойных грузовиках. Наверное, при таком виде заработка Мачо Джо лучше было лечь на дно и затаиться, но Мачо Джо был не из тех людей, что прячут деньги под матрас, а сами ютятся в развалинах. Мачо Джо не только не затаился, но на виду у всего города стал строить новый трехэтажный дом.

Год назад он закончил великое строительство. Дом из белого камня стоял на высоком холме, принадлежавшем им с Триш. С этого холма открывался роскошный вид на леса, поля и огороды; по другую сторону лежал чистый дорогой пригород с игрушечными церквями, отелями и маленькими ухоженными парками. Таким образом, помимо непосредственно дома, Мачо Джо с Триш оказались владельцами и этого сокровища. Выходящий теплым летним вечером на крыльцо мог ладонью, как драгоценности из шкатулки, зачерпнуть весь пригород с его изумрудными и рубиновыми огнями. Когда в патио собирались гости, Триш выкатывала на столике кофе со сливками, тонко нарезанные сыры, ягоды в хрустальных вазочках.

– Все чистое, органическое, местного производства. Мы с Мачо поддерживаем местных фермеров! – приговаривала она с гордостью.

Я завидовала.

– Если бы мы вдруг взяли и разбогатели, – иногда произносит мой муж, впрочем, чисто гипотетически, – мы бы взяли к себе жить всех наших друзей-поэтов, а на оставшиеся деньги издавали бы журнал!

Вслух я с ним соглашаюсь, потому что неудобно не соглашаться с благородным ходом мысли, но сама я, если порой и размечтаюсь, представляю дело иначе. «Я тоже хочу дом и чтоб меня все оставили в покое!» – взвизгивает моя истертая в локтях душа. А бедные друзья-поэты и так живут у нас годами.

Парадокс жизни: все мы хотим знать будущее, но что может быть хуже будущего, которое знаешь? Взять хоть моего отца – его тоже в свое время арестовали, но зато еще накануне вечером он спокойно поужинал, утром спокойно сел в троллейбус, проехался до работы…

Доверив Джейн вести с Триш душеспасительные беседы, я вышла на крыльцо. Теплый октябрьский ветерок трепал листья на деревьях, и в воздухе плыла какая-то осенняя грусть. Было время заката. Что-то в последнее время такие долгие красные закаты нагоняют на меня тоску. Может, оттого, что всё куда-то летит, а я остаюсь?

Доставая скульптуры, мужчины вели степенный разговор:

– … Ну ладно, понимаю, – говорил Мачо, – промахнулись один раз – не было кандидата! Но когда они избрали этого ублюдка на второй срок, тут уж я совершенно о…л! Это, мой друг, говорит о качестве мозгов в Америке…

Микки задумчиво молчал. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло:

– Знаешь, Мачо, – сказал он, – мне иногда кажется, что в такое время за решеткой сидеть не хуже, чем гулять на свободе. Ей-богу, сам бы сел, лишь бы не видеть весь этот бардак! Куда тебя, кстати, определили?

– В Девенс.

– Федеральная? Курорт-спорт! А кстати, о спорте, вы смотрите сегодня бейсбол?

– Ну так! А ты?

– Что за вопрос!

Мики вытащил из стоящего на газоне контейнера бутылку с пивом и поискал глазами открывашку:

– Так ты когда туда?..

– В понедельник. А что?

Микки снова поискал открывашку и, не найдя ее, опустился на крыльцо.

А дальше сделал следующее. Согнувшись пополам – он был худой и гибкий, как ребенок, – со стороны ботинка просунул в брючину руку и что-то покрутил. Потом подергал ботинок и вместе с ним вынул кусок ноги. Я смотрела не отрываясь. Сверху на голени чернел небольшой металлический штырек, которым он поддел крышечку.

Он показал мне конструкцию:

– Протез – сам делал!

Я сказала, что, в принципе, могла бы и за открывашкой сбегать, но Микки уже и думать забыл про меня.