Сергей Чекмаев - Лауреат

На первых порах веселые отмороженные лаборанты перекрестили Центр лечения рака в Центр мучения рака. Сейчас эта шутка уже не казалась такой смешной.

Да и молодежь давно утратила прежний веселый задор и чистые идеалы.

Слишком тяжело раз за разом разрабатывать новые схемы, просчитывать их, воплощать на практике… чтобы снова получить отрицательный результат.

А за каждым из них – живой человек, обезличенно названный в журнале наблюдений больным или пациентом, но все равно живой, который вдруг получил самый фантастический на свете шанс. Шанс перестать медленно умирать.

Потому и нет до сих пор недостатка в добровольцах, несмотря на все неудачи.

Пока нет. Некоторые эксперименты заканчивались ничем, разве что удавалось чуть замедлить рост опухоли, затормозить распространение метастазов. Дать человеку лишний месяц жизни. Но чаще развитие пораженных клеток ускорялось. В некоторых случаях едва ли не в форсажном режиме. Больной сгорал от рака даже не за месяцы или дни – за считаные часы. И революционный метод лечения, в который так верил мир еще совсем недавно, превращался в изощренный способ убийства.

Тяжело, когда приходится искать последний штрих открытия методом проб и ошибок, когда приходится идти наугад, нащупывая дорогу практически вслепую. Говорят, Эдисон, пытаясь найти подходящий материал для нитей накаливания электрической лампочки, перепробовал шесть тысяч материалов.

Но у него за каждым экспериментом не стояли чужие страдания и человеческая жизнь.

Тест № 6333, рак поджелудочной железы. Результат отрицательный, ускорение роста метастазов. Показано немедленное хирургическое вмешательство.

Вот она, ночная работа Камова: новый пациент, новая схема перестройки – все новое.

Только результат все тот же. Очередная неудача.

В начале осени толпа у входа в Центр впервые попыталась ворваться внутрь. Точное число Рудников сразу забыл, все они были для него одинаковыми, ярко-желтые листопадные дни – но, наверное, это случилось где-то в первой декаде октября.

Агрессия росла постепенно, Кирилл просто не замечал, не слишком веря в тревожные доклады охраны. Но сначала журналистов и просителей сменили протестующие одиночки с плакатами, потом целые группы, и, наконец, – парадный въезд плотно перекрыла толпа. Они не уходили даже на ночь, дежурили, сменяясь, по двадцать четыре часа, но сам Рудников, да и большинство старших врачей приезжали на работу по дальней аллее, куда обычно пускали только амбулаторные автомобили и фургоны «Скорой».

В тот осенний день с забытой датой демонстранты внезапно поперли на забор и ворота, облепили прутья решетки. Под весом десятков тел створки угрожающе прогнулись.

Полиция приехала быстро, но нескольких охранников успели поранить камнями и пустыми бутылками. На первом этаже приемного корпуса пришлось заменить полдюжины разбитых стекол.

К концу месяца счет нападений пошел на десятки, а половина крепких парней из секьюрити подали заявления об уходе.

Доклад начальника охраны лежал на столе у Рудникова в общей папке невеселых новостей. Камов получил копию и пришел к руководителю почти сразу, взъерошенный и несколько растерянный:

– Что же делать, Кирилл?

– Работать. Охрана нас не касается, Тележников прекрасно знает свое дело. Снимет внутренние посты, сократит патрулирование. Справится.

– Но… ты понимаешь, что будет через месяц? Уже сейчас мы практически в осаде! А когда уйдет последний охранник, сюда ворвется толпа, и нас просто линчуют!

Рудников хлопнул ладонью по столу.

– Прекрати истерику! Никто сюда не ворвется. Все не уволятся, да и тем, снаружи, просто надо стравить пар, выплеснуть эмоции…

– Но что мы им сделали? Им всем? – Камов нервно ткнул большим пальцем куда-то за спину. – Я могу понять родственников наших больных, но там же не только они!

– Знаешь, – Кирилл поднялся, подошел к окну, с минуту бездумно смотрел в застекленную серость с моросящим дождем и мокрыми голыми деревьями. – Дав людям надежду, ты на короткое время становишься героем. Но стоит им эту надежду потерять, как из героя ты превращаешься в кровавого монстра, убийцу и – что еще более непростительно – в обманщика и шарлатана. Нам мстят, Слава, мстят за то, что когда-то позволили уговорить себя в нас поверить. А те, кто уговаривал, писал восторженные статьи и снимал красивые репортажи, теперь маршируют во главе крестового похода.

Совсем скоро Рудников убедился, что снова ошибся. В охране оставалось все меньше людей, да они совсем не стремились рисковать жизнью ради давным-давно развенчанного Проекта.

Где-то через неделю после памятного разговора с Камовым Кирилл задержался на работе допоздна. Минздрав требовал очередную докладную записку – и Рудников добросовестно писал многостраничный отсчет. Конечно, его можно было сдать и завтра, но Кирилл давно уже не торопился домой. Эля ушла слишком далеко, после сына он потерял и жену, и за порогом давно забытого семейного уюта его не ждало ничего такого, ради чего стоило бы торопиться.

Откуда-то снизу донесся едва различимый звон, словно деревянный молоточек ударил в неисправный камертон. Рудников не стал вслушиваться, поглощенный сухими казенными строчками, да и звук больше не повторялся.

Он успел написать больше половины, когда в дверь неожиданно постучали. Удивленный Кирилл покосился на часы – половина второго ночи. Кто еще мог остаться в Центре, кроме него, вынужденного трудоголика?

Дверь распахнулась, впустив в привычную кондиционированную тишину запах гари и шумное дыхание запыхавшегося человека. На пороге мялся охранник в перемазанной сажей униформе. В руках у него Рудников заметил огнетушитель со свернутым набок раструбом.

– Кирилл Александрович! Хорошо, что вы на месте. Вызывайте полицию срочно, у нас все линии перерезаны! А я пока тушил, где-то рацию потерял.

– Тушили?! Что случилось?

– Да вот, – на чумазом лице секьюрити появилась улыбка, – «зажигалку» бросили с улицы. Бутылку с горючей смесью. Хорошо, я заметил, а то могла бы беда случиться. Нас сейчас совсем мало, патрулирование отменили: почти вся смена сидит на въезде, сторожит идиотов.

Холодея, Рудников потянулся к телефону.

– Точно потушили? Может, пожарных заодно…

– Не беспокойтесь, Кирилл Александрович, оно толком загореться-то и не успело. Я куртку сверху кинул и пеной залил. Сначала, правда, растерялся – пытался ногами затоптать… Штаны вот чуть не сгорели.

Он снова улыбнулся, радостный и довольный, что все кончилось, что он не оплошал и справился. Рудников смотрел на оплавленные ботинки, на обгорелые лоскуты форменных брюк и обожженную кожу в прорехах.

Читать дальше