Нора Адамян - Трое под одной крышей [Повесть, рассказы]

Я не собиралась лгать. Что я знала об Афинах? Греция, расцвет искусства, музыка, скульптура… Я вспомнила вазу с цветами посередине стола, стихи, «Танец Анитры». оранжево-черную фигурку…

Ответила убежденно:

— Афинские ночи были.

Брезгливо искривился Камский, сокрушенно взмахнул руками Тарасов. Юрин опустился на стул.

— Упустили мы тебя, комсомолка. Не ждал я этого. Эх ты! — И он горестно отвернулся.

И вот спустя несколько десятилетий Михаил Юрин двинулся ко мне с протянутой для приветствия рукой, но я обняла его, уткнулась в насквозь прокуренный пиджак, ощутила его дрожащую руку на своих волосах.

— Видишь, встретились, — сказал он. — Я твое имя в печати вижу, радуюсь. Все ж таки моя ученица, хотя и прозаиком стала.

О чем можно было спросить и что узнать?

— Ну, как я живу? Я хорошо живу. Вот недавно у меня два стихотворения в один сборник приняли…

Он вдруг оживился:

— А помнишь, ты мне свои стихи давала? Детские стишки были. А надпись на тетрадке мне и сейчас помнится: «До двадцати лет пишут стихи все, после двадцати поэты, после пятидесяти — идиоты». Мне-то уж куда за пятьдесят. А все пишу…

— И сборник выйдет, — напомнила я.

По внезапно наступившей тишине стало понятно, что вечер начался.

— Иди, — сказал мне Юрин, — иди, читатели ждут…

Сидевшая рядом со мной армянская поэтесса Маро Маркарян сказала:

— Ты что, плакала? Вытри глаза…

Юрина я больше не видела.

В этот день произошло много событий. Началось с того, что перед третьим уроком в класс вошла француженка Алиса Ивановна и объявила:

— Собирать вещи и прочь-прочь домой…

Когда ученицы радостно взревели, она страдальчески заткнула уши:

— Без шум, без шум…

Никто не понял, в чем дело, но расспрашивать не стали. Все торопливо запихнули в сумки книги и тетради. По пустынному и тихому в этот час урока коридору навстречу девочкам двигались люди в белых халатах с баллонами в руках, за ними шла школьная нянечка с ведром и тряпками.

Разъяснила дело изгнанная с урока ученица параллельного класса. Свободная и одинокая, она слонялась по школе и все знала.

— У вас случай скарлатины. Приехала дезинфекция. А в черном городе начался нефтяной пожар. С чердака видно.

Скарлатина могла быть у Жени Маясовой. Она уже четыре дня не ходила в школу. Эта новость никого не взволновала. Болезни были редкими и желанными. Пожары случались чаще. Город у моря баловал своих жителей великолепными фейерверками с заревом в полнеба. Горящий газовый фонтан гигантской свечой озарял Приморский бульвар. Световые эффекты сопровождались музыкальным оформлением на низких зловещих нотах.

Два десятка благоразумных и нелюбопытных девочек разошлись по домам, а пятерым понадобилось лезть на чердак, чтобы определить направление пожара.

Замок на чердачной двери легко открывался головной шпилькой. Мимо изъеденных молью чучел зверей и птиц, истертых до деревянной основы классных досок, рулонов изорванных географических карт девочки добрались до треугольного окошка с торчащими остриями разбитого стекла.

С высоты пятого этажа они увидели на горизонте облако черного дыма с багровыми всполохами. Это выглядело особенно грозно при ясном блеклом небе поздней осени, при солнце, освещавшем бесконечные плоские крыши и сероватое пространство моря.

Пожар вздымался над черным городом, и знакомое гудение уже набирало силу.

Когда девочки добрались до промысла, толпа людей, сдерживаемая цепью пожарных, плотно окружала горящий фонтан. С высокого пригорка, куда вся компания стала проталкиваться, протискиваться — и наконец пробралась, пожар был виден, как сцена в театре из первого яруса.

Буровой вышки уже не было. С земли поднималось, опадало и снова вскидывалось ревущее пламя. На секунду оно прикрывалось густым плюшевым дымом, но потом вновь возникали малиновые, алые, оранжевые отсветы.

Мусю прижали к боку пожарника, и она сквозь плотный чад нефти и горящего газа, сквозь запахи, извергаемые из глубины земли, ощущала, как пахнет его мокрая одежда куревом, потом и почему-то супом.

С силой отталкиваясь назад, пожарник отодвигал любопытных прочь, но Муся вцепилась в его кожаный пояс. Из-под вытянутой руки пожарного ей было видно, как вокруг огня стремительно носились люди, как толстыми голубыми змеями низвергалась к основанию огненного столба пенная жидкость, от которой пламя вздымалось еще выше.

Лена и Таня держались рядом, Фанни и Клару отнесло в сторону, но все они видели, как вдруг оранжево-ало засияли на закопченном небе две соседние вышки и, мелко задрожав, опустились на землю углями больших костров.

Рядом закричала женщина:

— Чего же они смотрят? Чего они думают? Мы же все погорим!

Неподалеку от буровых стояли невысокие дома с прокопченными деревянными галерейками, на которых толклись встревоженные жители.

— Мамиконова нет, — сокрушенно сказал мужчина. — Я тебя спрашиваю, почему Мамиконова нет? — сердито прокричал он прямо в ухо пожарному.

— Я над ним не хозяин, — зло огрызнулся пожарник.

Потом нехотя добавил:

— В Сабунчах газ горит…

Еще одна буровая, которая стояла в отдалении, вдруг от основания покрылась маленькими розовыми лепестками. Живые и трепетные, они бежали все выше и выше, обгоняя друг друга и оставляя после себя оранжевые прозрачные контуры буровой.

Мусю охватило неизведанное еще чувство ужаса и вместе с тем восторга. Она впервые была частицей многоликой монолитной толпы, подверженной приливам и отливам в зависимости от всполохов огненной стихии. Хотелось, чтобы все это кончилось, и хотелось, чтоб не кончалось никогда.

А вокруг отовсюду зазвучало:

— Мамиконов, Мамиконов…

Это имя главного тушителя нефтяных пожаров знали все в городе. Говорили, что он закрывает горящие газовые фонтаны стальной плитой, говорили, что встречным огнем отрывает пламя от земли… Личностью он был легендарной и появился, как сказочный герой, сопровождаемый восторженным шумом толпы. Ярко-красный легковой автомобиль медленно проехал по коридору, образованному расступившимися людьми.

Усатый, смуглый, великолепный, он был далек от идеала, но в него можно было влюбиться, и Муся это поняла, потому что в душе начали сочиняться стихи:

— Мамиконов приехал? — спросила она, хотя спрашивать уже было незачем.

— Граздан Мушегович его зовут! — гордо сказал пожарный.

Все пришло в движение, круг расширился, людей оттиснули с пригорка.

— Ну, теперь на огонь смерть пришел, — радостно сказал старик азербайджанец, — кончал пожар, совсем кончал.