Владимир Короткевич - Ладья Отчаяния

А бывшие гребцы Ладьи Отчаяния тем временем шли все дальше и дальше, и одежда высыхала на горячих их грудях, дымившихся под горячим солнцем.

Трепетал на межах золотистый донник, золотые пчелы гудели над бортями, а в небе, в пылающем свете, звенели под облаками жаворонки.

Людей становилось все меньше и меньше, потому что они расходились и расходились, уменьшаясь до живых точек на лоне земном. И наконец Выливаха с девушкой и Полочанином остались втроем.

— Почему ты сказал "до скорой встречи", а сам улыбнулся, Выливаха?

— Вряд ли встреча последнего моего потомка с нею будет скоро.

— Твоя правда, — сказал Полочанин. — Да и вымрут ли они вообще, такие горластые?.. Дай цветок, брат.

Он взял цветок, немного увядший, и посадил его, как метлицу, на шипшинный куст. И удивительно, остальные цветы сразу стали темнее. И с тех пор над Днепром растет темная шипшина, она цветет круглое лето, чтобы никто не остался без родного цветка, когда наступит час уходить с нашей доброй земли.

— Бывай, брат Полочанин.

— Бывай, лыцарь, бывай.

Третий пошел на север и скоро исчез в горячем сиянии. А они пошли своей дорогой и скоро увидели замчище, и Днепр, а в стороне — старую хоромину Выливахи.

Цвела возле нее жимолость, белые облака боярышниковых оград дурманили зайца, сладко спавшего в их недрах, калина выбросила свои нежные зонтики. А Выливаха шел, и рука его лежала на девичьем плече.

Жизнь вернула ему единственную. И благодарение богу, что не оставила с ним той, а дала ему лучшую, чистую и преданную, истинное дитя этой земли.

На повороте тропинки, где неистовствовала синяя сирень, на них вывернулось шествие. Впереди шли опечаленные друзья во главе с Ирой Франтичком, а за ними, вполурысь, несли пустой гроб люди из притча, спорили о чем-то поп и патер, и шагали с напускно-постными рылами радцы и замковые люди.

Выливаха слышал одни голоса.

— Горе, хлопцы.

— Помянем горемыку.

— Такая упрямая, такая крепкая жизнь. Придавленная — а жизнь.

Но он слышал и другое.

— Простит ли его верховная сила?

— Скажу я вам, чистилище едва ли отпустит такую закоренелую душу хотя бы на год… даже если продать его двор, а деньги отдать мне, ксендзу.

— Какое чистилище?! Все это ваши римские выдумки.

— А пан — схизмат!

— Успокойтесь. Удовольствуйтесь тем, что вы — добрые люди, а он — червь и еретик.

— И не место ему среди достойнейших.

— Кон-нечно. Ни денег у него не было, ни глубокого почтения к властям, ни благонадежности. Ни благосостояния. Ни морали. Ни Христа.

И тогда Выливаха вышел на тропу и отрезал одни голоса от других.

— Вы можете вернуться, — сказал он. — Вас никто не звал сюда.

У кастеляна отвисла челюсть.

— Т-ты… ж-жив?

— А то как же. И буду жить с нею. Пока не умру в один с нею час… Можете взять этот гроб для кастеляна: по-моему он уже смердит…

— Как же…

— А вы что же, думаете, мы смертны и легко умираем?.. Идите, идите. Оставьте вино нам. Хлебайте уксус и желчь, перевозчики. У нас свой Эдэм. Не для вас.

И он взял девушку за руку, а друзья обняли их. И все они, оставив на тропе людей над пустым гробом, пошли в заросли боярышника и извечной, как эта земля, шипшины.

И заяц из недр боярышника не пустился от них наутек, а повернулся задом к оставленным и стал так хохотать, что у него треснула верхняя губа.

А боярышник цвел над землей, и это было действительно, как Эдэм, где звучал тихий и ласковый смех, то ли заячий, то ли, быть может, самой жизни.

Выливаха — белая цапля (бел.)

Налим.

Жерех.

Рыбец.

Грош.

Копа — местный суд.

С поличным.

Архивист, нотариус.

Сигизмунд (белорусск. народн. интерпретация).

"Сигиз. — король — польск."

Шиповник (бел.).

Тивун — надсмотрщик.

Пялёстак — лепесток.

Рожа — диалектное от "ружа" — роза.

Пакутны — страдающий.

Дзівосны — дивный.

Довольно нам лежать кучею камней! Что мы, в конце концов, горюем, как бедный Марк? Давайте из жирного панства построим свинарники, а из старых дев построим костелы. Тюрьмы для палачей — построим из судей, из властелинов — выгребные ямы… Пока живем мы — до тех пор мы люди, а в смерти будем — тоже людьми. Любят нас небо, вино и женщины. Солнцем красным, солнцем пророчьим народ наш упрямо встает над миром даже после самой темной ночи. Это наша честь, счастье и сила: жить вопреки вторжениям и ранам там, где давно бы другим покосили радость и солнце, песню и любовь.

Счетная доска.