Давид Шраер-Петров - Любовь Акиры Ватанабе

В истории русского писателя Бориса Пильняка «Рассказ о том, как создаются рассказы» есть любовь и смерть. Любовь молодой русской женщины и японского писателя. Рождение любви и смерть любви.

Я наблюдал любовь молодого японца к американке. И смерть этой любви. Моя история про любовь, которую не смог пережить герой рассказа.

Я оказался в одном из старейших университетов Новой Англии. Работал в лаборатории. Надо было разговаривать с лаборантами и научными сотрудниками Ракового Центра, читать множество статей из журналов по иммунологии и молекулярной биологии злокачественных опухолей и два-три раза в год сочинять отчеты о результатах моих исследований. Сочинять по-английски. И разговаривать, разговаривать, разговаривать. Русского никто не понимал. Даже подопытные животные. Однажды, просматривая кипу ежедневной почты, большая часть которой, как правило, немедленно выкидывается в мусор, я наткнулся на приглашение поступить на университетские курсы английского языка «English as a Second Language».

Я прошел собеседование и оказался в классе весьма пестрого состава. Как в Ноевом ковчеге, здесь было всякой твари по паре. Должен оговориться, что и в этом университет оказался на высоте. Пары подбирались не по библейскому принципу одновидовости и разнополости, а по либеральному правилу поощрения всяческих контактов: межрасовых, межнациональных, гетеросексуальных и гомосексуальных. Серб, тренер по баскетболу, оказался в паре с хорваткой, служившей в канцелярии вице-президента университета. Две североиспанки из Страны Басков так и пришли рука об руку из лаборатории нейростимуляторов, где они делали докторские диссертации. Эфиоп, руководитель ансамбля африканской музыки, сидел бок о бок с итальянкой — резидентом педиатрической клиники. Китайский поэт-диссидент нежно перехихикивался с французом — экспертом по международному терроризму. Мне в пару досталась прибалтийская еврейка, которая считалась знатоком летто-литовских языков, а заодно и готского. Она была сонлива и привередлива. Но все-таки мы могли перекинуться русскими словечками, если кто-то из нас окончательно тонул в английском.

Акира Ватанабе оказался без пары. Такова была несчастная звезда его жизни. Акира приехал из Японии, где в университете Киото защитил докторскую диссертацию по приложению теории вероятности к процессам обмена генетической информацией между вирусами и клетками животных. Он рассказал об этом (каждый должен был представиться классу), устремив взгляд в желтую пустынную поверхность длинного стола, вокруг которого мы сидели. Я как раз поднял голову и начал внимательно рассматривать Акиру. Он был невысок и худощав. Азиатские черты лица сочетались с белокожестью и чуть заметной горбинкой прямого носа. Говорят, что в некоторых самурайских родах течет еврейская кровь. Мое воображение давно будоражила мысль о возможности обмена генами внутри человеческого вида (горизонтальная модель обмена генетической информацией), и между видами, семействами и классами животных или растений определенного региона (вертикальная модель). Обмена генов при помощи вирусов.

В дополнение к традиционной сексуальной модели.

А вдруг?

Нашу учительницу звали Маргарет Браун. Я думаю, что Маргарет было лет тридцать пять-тридцать шесть. То есть она пребывала в том счастливом возрасте, когда женская привлекательность разворачивается полностью, не начиная еще удаляться в туманные аллеи осеннего парка. Там тоже своя красота, но это — красота прощания. Маргарет заканчивала магистерскую диссертацию по истории художественного стекла. Она и сама постоянно выставляла свои композиции из цветного стекла в художественных салонах нашего города. Что еще? Да, портрет! Она была стройной шатенкой. Лоб, щеки, нос и губы — все соответствовало стандартам женственности. Помните итальянскую кинозвезду Сильвану Помпанини? Теперь в моде несколько другие пропорции лица и тела. Порезче. Чуть меньше нежности. Чуть больше атлетического начала. Маргатет была не то чтобы высокая, нет. Это как хорошая бронза. Неважно, сделана ли крупная отливка или миниатюра. Вся игра изгибов, поворотов и округлостей дразнящей женской натуры была ярко выражена в ее фигуре. К тому же Маргарет была веселая, доброжелательная и влюбленная в английский язык учительница. Она хотела привить нам любовь к языку этой страны.

Программа обучения была вольной. Маргарет решила, что нас надо научить конструировать рассказы. Ну, может быть, не в том смысле рассказы, как это принято понимать у нас в России: с завязкой драматической истории, кульминацией отношений и бурным финалом, когда обессиленный от сюжетного марафона герой падает замертво к ногам возлюбленной (или падает от пули чеченца, от удара предательского камня, от рук ревнивого мужа и т. д.). Целью Маргарет была научить нас записать грамотно случай, произошедший в реальной жизни. True story. Тогда, по мнению нашей учительницы, мы сможем грамотно и правдиво описать эксперимент, эпизод из университетской жизни, сочинить письмо или докладную записку. На основании достоверных фактов. Стать грамотными фактографами.

На уроках мы читали вслух тексты, принесенные Маргарет. Пели песни. Смотрели отрывки из фильмов. И вспоминали, пересказывали друг другу (своей паре), обсуждали прочитанное, услышанное, спетое. А потом — во второй половине урока — устно воссоздавали тексты всем классом. Самое же главное в системе Маргарет были домашние задания. Мы сочиняли дома рассказы по-английски, перепечатывали на компьютере, начитывали их на магнитофон и приносили учительнице тексты и кассеты. Она читала и слушала наши сочинения и приносила их с исправлениями на следующий урок в огромной дорожной коричневой сумке. Казалось, половина имущества Маргарет помещается в этой сумке. Кроме кассет, папок с листами бумаги, книг, термоса, кульков с карамельками (она любила сосать карамельки и угощала других), оттуда время от времени вываливался мобильный (сотовый по-русски) телефон. Иногда Маргарет раскрывала створки-раковины телефона и звонила какому-то Мишелю.

В эти минуты на лице Акиры застывала маска страдания. Как маски в театре Кабуки: мышцы лица стянуты к окаменевшему рту, брови сведены к переносице, веки затворяют путь закипающим слезам.

У каждого была своя пара, чтобы тренироваться. У китайского поэта-диссидента — француз, у аспирантки из Страны Басков — ее подружка, у меня — полусонная еврейка из Литвы… Словом, у всех!

И тут нашему японцу повезло.