Владимир Гофман - Персиковый сад (сборник)

– Запомнила.

– Ну вот.

Он открыл в требнике молитву «о дерзостно клянущихся» и прочел ее над головой цыганки.

– Все. Иди и больше так не делай!

– Эй, спасибо! Спасибо, батюшка! – радостно сказал цыган и, схватив жену за рукав, потащил к выходу из храма.

Трое цыганят едва поспевали за родителями.

Отец Дионисий смотрел им вслед и думал, что, конечно, сражаться с сектантами дело важное, но и простым людям помогать хорошо: на душе теплее становится, а это, наверное, и есть Божья благодать. Он посмотрел на очередь исповедников и вздохнул: уж сегодня-то в ищущих помощи недостатка не будет!

Их было четверо. Отец Дионисий сразу подумал, что они братья, так мужчины были похожи друг на друга, различаясь разве что по возрасту: рослые, крепкие, с пронзительными черными глазами. Заговорил старший, совсем уже седой, в светлой спортивной куртке и в очках без оправы, сдвинутых на кончик носа.

– Батюшка, – сказал он и погладил короткий серый ежик на голове, – у нас мама при смерти. Хочет исповедаться и причаститься.

Все четверо смотрели на священника.

– Она в сознании? – спросил отец Дионисий, поправляя наперсный крест.

– Да-да, в сознании, – ответил тот же мужчина, а молчавшие братья его согласно закивали. – Она в этот храм ходила много лет… Вы могли бы поехать с нами?

Отец Дионисий вздохнул и поглядел в окно. Сгущались сумерки. На стекле застыли дождевые капли. После вечерней службы хотелось пойти домой, повозиться с малышом и посмотреть голливудскую версию романа Джона Брауна «Код да Винчи» с Томом Хенксом в главной роли. Книгу Брауна отец Дионисий читал, и она ему не понравилась, показалась дешевым детективом, намного слабее первого романа «Люди и демоны», и уж конечно не стоящим такого шума, какой был поднят вокруг него. Диск с фильмом ему дал отец Андрей всего на пару дней, и на просмотр оставался только сегодняшний вечер.

– Хорошо, – сказал отец Дионисий, переводя взгляд с одного мужчины на другого и снова поражаясь столь явному их сходству. – Сейчас соберусь и поедем.

Видно было, что братья обрадовались.

– Мы поставим свечи, – откашлявшись в кулак, произнес старший, – и будем ждать вас в машине. Там у ворот фургон Volkswagen стоит, увидите.

В алтаре пылесосила ковролин старшая алтарница Екатерина, худенькая старушка с большой родинкой на щеке. Она, как никто другой, заботилась о чистоте и порядке в алтаре – в ее дежурство ни пылинки нигде не было, а кадила, висящие рядком возле вытяжной ниши, и латунные подсвечники блестели так, будто их только что привезли из софринского магазина. С утра до вечера Екатерина что-то чистила, мыла, убирала, и это доставляло ей неподдельное удовольствие и радость.

– Что, матушка, – сказал отец Дионисий, – не нашлось никого помоложе тебя пылесосить?

– Молодежь домой спешит, батюшка. А мне торопиться некуда, – ответила Екатерина, выключая гудящий пылесос.

Положив в дароносицу частицу запасных Даров и пузырек с вином, отец Дионисий предупредил алтарницу, что вернется после причащения в собор.

– Али помирает кто? – спросила она.

– Помирает. Надо причастить.

– Помогай Бог, батюшка. Алтарь, значит, сам запрешь?

– Запру, конечно.

– Не забудь ключик на место повесить, за иконку. Помнишь?

– Помню.

– То-то. Забываете вы, молодые, все. Третьего дня отец Андрей закрыл да и унес с собой ключ. Я утром пришла, а в алтарь не попаду.

– Не забуду, матушка, не беспокойся. А где требник?

– Там лежит, на скамейке. Я на полке пыль вытирала, все книги и сняла.

На улице моросил мелкий дождь. Отец Дионисий раскрыл зонтик и, придерживая подол рясы, пошел к машине, думая о том, в какой конец города его повезут на этот раз. Оказалось довольно далеко, в один из нагорных микрорайонов. Пока ехали, старший из братьев, он сидел за рулем, рассказывал о матери, о том, какой набожной она была в жизни.

– Что ж вы в ближайший храм не обратились? – спросил отец Дионисий, думая, как поздно он вернется домой.

– Это ее желание – пригласить священника из собора.

– Понятно.

И тут один из сидящих сзади братьев сказал:

– Батюшка, я думаю, надо вам сказать… э-э… если это имеет значение, конечно. Мама у нас лютеранка.

– Как – лютеранка? – опешил отец Дионисий.

– Да так. Мы ведь из немцев будем. Предки по маминой линии еще с петровских времен в России жили, а отец из пленных в последнюю войну… Они были, по словам матери, немецкой веры, а нас всех четверых да еще сестру крестили в русской церкви.

– Та-ак. Немцы, между прочим, не все лютеране, есть и католики.

– Мы в этом плохо разбираемся, – ответил за всех старший.

Отец Дионисий не знал, то ли попросить повернуть машину назад, то ли остановить, чтобы подумать о создавшейся ситуации, то ли ехать дальше и разбираться на месте. В конце концов выбрал последнее. Было только непонятно, как же это – лютеранка по вероисповеданию ходила в православный храм? Почему? В городе, между прочим, есть лютеранская община. И католическая – тоже. Сейчас, как известно, свобода совести, никаких запретов на религиозные убеждения нет. Хочешь в церковь, хочешь в секту иди, куда душе угодно. А может, она и не лютеранка вовсе? Да… Лучше всего, подумал отец Дионисий, спросить у нее самой.

Тем временем они приехали.

– Надо было все-таки сразу объяснить мне, что к чему, – сказал он братьям, когда все пятеро поднимались по лестнице на пятый этаж покрашенной в желтый цвет «сталинки».

– Вы извините, конечно, но я даже не подумал об этом, – ответил старший. – И в голову не пришло. Христиане и христиане.

– А немцы, значит, не могут в русской церкви причащаться? – спросил один из братьев, шедший последним.

Отец Дионисий оглянулся.

– Дело не в том, немцы или не немцы. Лютеране не могут. Католикам в крайнем случае дозволено, и то через исповедь с отречением от католических заблуждений, а протестантам – нет. Существует специальный чин присоединения их к православию. Через миропомазание. Может, ваша мама все-таки католичка?

– Теперь уж и не знаю. Не ошибиться бы, – сказал старший. – Кажется, все-таки лютеранка. Сейчас спросим.

– Точно лютеранка, – вмешался в разговор другой брат. – Я помню, приходил пастор, они с матерью долго разговаривали. Потом мать сказала, что он из лютеранской церкви.

– Но молиться-то она ходила в наш собор?

– Вот именно.

В двухкомнатной квартире с большой прихожей, в которой, несмотря на ее величину, пятерым мужчинам было тесно, тускло горело бра в виде сосновой шишки на бронзовой ветке и пахло лекарствами. Старший брат провел отца Дионисия через просторный зал, заставленный старинной мебелью, в маленькую комнату. На узком диванчике у окна лежала худая седоволосая женщина с резкими чертами лица.