Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

— Верно! И я это слышал, — подтвердил хромой старичок, — у нас в Пешанали поутру так же говорили. И будто бы его охраняют вот такие же голоногие, как эти…

Между тем английский офицер и семеро индусов миновали Зеленной базар и остановились возле двухэтажной кирпичной гостиницы с высокой зеленой крышей. Гостиница соединялась общим двором с чайханой «Ёлбарслы», стоявшей на берегу Мургаба, — приземистым глинобитным зданием с плоской крышей и вывеской, на которой был грубо намалеван лев, сжимавший меч правой лапой. По этой-то вывеске чайхана и называлась «Ёлбарслы», что значит «Со львом».

Офицер слез с коня и, торопливо хлопнув дверью, вошел в гостиницу, а индусы въехали во двор чайханы.

Рядом с гостиницей чайхана «Ёлбарслы» казалась очень невзрачной, а между тем она славилась на весь Марыйский оазис превосходным пити [22] Пити — гороховый суп с бараниной. , жирным пловом, рубленым кебабом, румяным, сочным ишлекли [23] Ишлекли — пирог с мясом. и хорошо заваренным зеленым чаем.

В дни гражданской войны она превратилась в столовую для многочисленных военных и штатских, останавливавшихся в гостинице. Но эти проезжие, всегда куда-то спешившие, не понимали всей ее прелести и не ценили ее так, как крестьяне окрестных аулов, для которых она была одновременно и рестораном, и клубом, и биржей.

Посидеть, отдохнуть в «Ёлбарслы» среди многолюдного общества, попить чайку, послушать разговоры, поесть пити крестьянскому люду, привыкшему к однообразной тихой жизни в аулах, казалось верхом кутежа и шика. Здесь встречались друзья и знакомые, здесь узнавали все новости, все несложные события сельской жизни, здесь совершались торговые сделки, под звон дутара пели известные на всю округу бахши. Иногда прославленные певцы и музыканты-виртуозы исполняли народные дестаны несколько дней подряд. А когда состязались испытанные шутники, сверкая остроумием, как саблями, здесь все дрожало от хохота. Но все стихало, когда приходил поэт Заман-шахир и, вскинув голову, начинал читать свои стихи.

Но верно говорит пословица: «Сладкое и горькое — близнецы». Так и здесь, в «Ёлбарслы», наряду с чистыми сердцем, доверчивыми, как дети, земледельцами, бывали и пройдохи, воры, коварные обманщики, превращавшие иногда мирное веселье в скандал и драку. Завсегдатаями чайханы были и жадные полицейские. Эти подозрительно посматривали на всех и были озабочены только тем, как бы содрать с кого-нибудь штраф или взятку.

Весной тысяча девятьсот девятнадцатого года здесь стали появляться английские офицеры. Эти пришельцы с холодными глазами держались как хозяева, курили трубки, пили виски и буянили, размахивая пистолетами.

Особенно многолюдной бывала чайхана «Ёлбарслы» в базарные дни. Посетителей обычно встречал официант — кудрявый красавец лет тридцати, среднего роста, всегда веселый, ловкий, быстрый в движениях. Сколько бы ни набивалось народу в чайхану, он как-то умудрялся всем угодить, всем подать вовремя — кому чай, кому чилим, кому обед, со всеми перекинуться шуткой. За расторопность и веселый нрав его звали Шаады [24] Шаады — веселий, ловкий. , а настоящего его имени никто не знал. Чем больше собиралось народу в чайхане, чем труднее было работать, тем веселее и живее становился Шаады, а когда затихала, пустела чайхана, казалось, что им овладевала тоскливая задумчивость и лень.

У Шаады была удивительная память. Стоило какому-нибудь крестьянину зайти в чайхану и в сутолоке наспех выпить чайник чаю, а потом появиться в ней в другой раз через полгода, как Шаады встречал его уже как старого знакомого и безошибочно называл по имени. Кроме того, Шаады был честным человеком. Он никогда не обманывал, не обсчитывал. Ему все доверяли, И потому нередко двое крестьян из дальних аулов, встретившись в чайхане и потолковав за чаем о своих делах, подзывали Шаады, и один, показывая на другого, говорил:

— Вот этот человек — мой друг Мурад из Сакар-Чага… Сын того, знаешь, что прозвали Анна Дуэчи? Так вот, в следующий базарный день он привезет мне на шапку хорошую каракулевую шкурку. Ты уж возьми у него, спрячь, а я потом у тебя возьму.

— Хорошо! — кивал Шаады, и аккуратно выполнял поручение.

С его помощью крестьяне передавали друг другу деньги, ковры, халаты, и никогда не бывало никаких недоразумений.

Но чаще всего услугами Шаады пользовались партизаны и члены подпольного комитета партии большевиков. Да они-то и внушили ему мысль бросить работу на железной дороге в Ашхабадском депо и поступить в «Ёлбарслы» официантом, хотя эта тяжелая, суетливая должность была совсем не по душе Шаады. Но, работая в чайхане, он отлично знал настроения крестьян, все новости, все события, происходившие в Мургабском оазисе, а это было очень важно для партизан и подпольного комитета. И оттого-то он был так расторопен и весел, когда теснился, шумел народ в чайхане и он, Шаады, выступал в роли разведчика. А когда затихала чайхана, он превращался снова только в официанта, вынужденного давать мелочной отчет своему тупому, раздутому от жира хозяину.

Когда во двор «Ёлбарслы» въехал английский офицер в сопровождении семерых индусов, Шаады нахмурился и сказал:

— Вот и еще прискакали!..

Крестьяне, сидевшие в чайхане, как по команде повернули головы к окнам, выходившим во двор, и с любопытством уставились на голоногих индусов.

Индусы спрыгнули с коней, привязали их в тени возле высокого глинобитного забора, присели на корточки и закурили. Минут пять они сидели неподвижно, как бронзовые истуканы, и только серые облачка клубились над ними.

Из гостиницы во двор торопливо вышла белокурая девушка с румяным лицом, в легком голубом платье и белом переднике, с удивлением взглянула на индусов, остановилась на минуту и что-то сказала им с простодушной улыбкой. Индусы не поняли ни слова и сначала тупо уставились на нее, потом один озорно подмигнул белокурой красавице, порывисто вытянул руку, как будто хотел схватить ее за подол, что-то крикнул, и все захохотали, раскрыв темные рты.

Шаады поднялся на второй этаж, прошел по тихому, пустынному коридору гостиницы, остановился у двери «главного», как в чайхане называли английского капитана Китса, и, согнувшись, приник к замочной скважине.

Капитан Ките, уже седеющий, но еще бравый мужчина в военной форме, сидел в мягком бархатном кресле и смотрел на рыжую карту Туркмении, лежавшую перед ним на столе. Справа от него на диване сидел офицер, только что приехавший в сопровождении индусов из Курбан-Кала. У окна, прислонившись к подоконнику, стоял адъютант капитана и чернобровый иранец-переводчик, совсем еще юноша — высокий, стройный, в конусообразной каракулевой черной шапочке. Все четверо угрюмо молчали.