Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

— Пей чай и помалкивай! — обрушилась на сына раздражённая старуха. — Не мужское это дело спрашивать у жены, где болит да что болит!

— А кто же, мама, как не муж, должен интересоваться здоровьем жены? — И Акы снова обратился к жене: — Сона, ну, скажи мне, что случилось? Ты очень бледная сегодня. Если что-нибудь болит, позову врача.

Не только вымолвить слово, поднять глаза на мужа Сона была не в состоянии. Измученная и безучастная, она, потупившись, сидела на кошме и царапала ногтем пол.

— Ничего с ней не случится! — вскинулась опять старуха и придвинула к сыну чайник. — Ты пей, сынок, чай, ешь чурек и отдыхай!

Почувствовав что-то неладное, Акы поставил пиалу и, уставившись в поблекшее лицо жены, сказал:

— Мама, не заговаривай мне зубы, скажи прямо, что произошло?

— Ой, провалиться бы мне сквозь землю! — завизжала старуха и стала виниться перед сыном: — И с чего мне такое на ум взбрело, что я заставила её пойти к нему? Ну и пусть бы жила, не рожая! Будь он проклят, этот Артык-ших.

Акы слышать не мог это имя. Оно всегда было связано для него с бесстыдством и гнусностью. Едва мать произнесла «Артык-ших», как усы у парня ощетинились и глаза полезли из орбит.

— Жаль, что ты моя мать! — сквозь зубы проговорил Акы. Он залез всей пятернёй в волосы, не зная, что делать. Но вот он тряхнул головой и заговорил. — Не знаю, как я вынесу этот позор. Но твёрдо знаю, что никогда не смогу простить тебе этого, мама, никогда! Я буду всю жизнь кормить тебя, но видеть тебя не хочу… А ты? — Он повернулся к жене. — Ну, она — старая, выжила из ума! А где твоя голова? Ведь ты в школу ходила, в книги заглядывала. Откуда такое невежество? Когда исчезнет эта слепота? Когда?

Сона понимала, что совершила непростительную ошибку. Но понимала также, что теперь не в её силах что-либо изменить. Поэтому она молча плакала, не утирая слёз.

Акы решительно поднялся, и от его резкого движения чайник покатился по цветастой кошме. Но он выбежал из дома, не оглянувшись.

Старая Боссан рухнула на колени и начала бить кулаками об пол:

— Вай, счастье моё закатилось! Бай, счастье моё закатилось! Помогите мне, помогите!

Тут не выдержала Сона. Ласковая и терпеливая, она ни разу за все годы не сказала свекрови ни одного грубого или обидного слова, но сейчас её будто подменили. Сона потянула старуху за рукав и прикрикнула на неё:

— Хватит! Перестаньте кричать! Какую ещё пакость вы затеяли?

Старая вцепилась себе в волосы и завыла:

— Вай, что мне делать, ведь Акы убьёт его!

— Убьёт так убьёт.

— Тогда всё пойдёт прахом.

— Хуже, чем сейчас, не будет. Да перестаньте кричать!

— Как же мне не кричать?

— Если не перестанете, я сейчас же уйду. И больше вы меня здесь не увидите. Акы прав. Была бы я человеком, не послушалась бы вас. Меня надо убить, меня!

И Сона разрыдалась, упав на кошму.

В дверь Артык-шиха стучать Акы не пришлось. После недавнего посещения Тойли Мергена она уже не закрывалась, да и не могла закрыться — ведь бригадир сорвал её с петель.

В первой комнате было темно. Но Акы не успел пожалеть, что упустил хозяина, так как услышал храп, доносившийся из второй комнаты. Парень ворвался туда и нашарил рукой на стене выключатель. Вдребезги пьяный Артык-ших даже не почувствовал, что стало светло. Он лежал, развалившись, посреди комнаты и почёсывал живот. Белые штаны его спустились, и мотня оказалась чуть ли не у колен. Серое лицо с задранным кверху подбородком походило на гузку ощипанной курицы. Не успел Акы и подумать, что же случилось с его бородой, как «святой» зачмокал губами и забормотал…

— Тойли, не трогай меня, Тойли… Сона сама пришла, Тойли…

Акы обезумел, услышав имя жены. Оттолкнув ногой пустую бутылку так, что она разбилась вдребезги, он пнул пьяного носком сапога в бок.

Артык-ших очнулся, приподнял голову и от страха тоненько заскулил:

— Тойли, Тойли…

— Я не Тойли. Вставай, грязный ишак!

Артык-ших, не поднимая глаз, по голосу узнал нависшего над ним огромного мужчину.

— Акыджан! Что я тебе сделал? За что ты меня! — захныкал он, хватаясь оа бок.

— Тебе говорят, встань!

— Откуда у меня силы, чтобы встать?

— Если сам не встанешь, заставлю!

Поняв, что спорить бесполезно, Артык-ших, извиваясь, встал на колени:

— Акыджан, что ты собираешься со мной делать? Объясни мне, браток.

— Идём! Шагай впереди меня! Когда выйдем на Сакар-Чагинскую дорогу, я скажу, что собираюсь делать.

Почувствовав, в каком состоянии Акы, Артык-ших украдкой огляделся по сторонам.

— Мог бы и здесь сказать, — жалобно проговорил он, продолжая так же украдкой обшаривать глазами комнату.

В одном из углов холодно поблёскивал стальной туркменский нож с белой ручкой. Изловчившись, Артык-ших схватил его и поднялся во весь рост.

— А ну, убирайся отсюда! — заорал он.

— Брось нож! — спокойно произнёс Акы.

— Не брошу! Я знаю, зачем ты пришёл!

— Заткнись, негодяй!

— Кто негодяй? Я? О аллах, придай мне силы! — взмолился Артык-ших и бросился на парня.

Акы ловко ухватил запястье озверевшего Артыка, вырвал нож, а самого его приподнял и швырнул на пол.

— Одевайся! — приказал он.

Артык-ших стал податлив, словно нитка, натёртая воском. Беспрекословно он выполнял все приказания.

— Повяжи чалму и надень пёстрый халат! И ещё — не говори, что не слышал — если по дороге издашь хоть звук, воткну твой нож тебе же в спину.

Так и шли они — Артык-ших впереди, Акы позади него. Святоша иногда сбавлял шаг и в темноте краем глаза поглядывал, не идёт ли кто. Нет, никого вокруг не было.

Парень всё чаще покрикивал:

— Не оглядывайся, иди быстрей!

— Куда ты меня ведёшь?

— Молчать!

Они дошли до шоссе, уходящего куда-то в пески, и остановились. По обеим сторонам темнели стога верблюжьей колючки.

Акы спихнул Артык-шиха с асфальта, подвёл его к одному из стогов, отбросил в сторону охапку колючки, поджёг её и сказал:

— Ну-ка, давай сюда чалму!

— Зачем тебе моя чалма?

— Давай, говорю!

Артык-ших снял чалму и протянул её Акы.

— Брось на землю!

Не прикасаясь руками, парень носком сапога метнул чалму в костёр.

— Снимай халат!

— Акы, смилуйся!

— Хочешь, чтобы я из тебя кишки выпустил?

Халат бросил в костёр сам Артык-ших.

— Теперь всё?

Переложив нож из одной руки в другую, Акы усмехнулся:

— Нет, пока не всё! Снимай рубашку и туфли!

Тот покорно бросил в костёр рубашку и туфли.

— Уж теперь-то, наверно, всё?

— Нет, ещё не всё, святой отец! — Акы с презрением глянул в освещённое пламенем ненавистное лицо Артык-шиха. — Снимай штаны!

— Акы!

— Снимай! — парень подошёл вплотную к Артыку и схватил его за шнурок, на котором у того держались штаны.

Артык-ших отпрянул, но Акы успел перерезать шнурок острым, как бритва, ножом. Штаны свалились и помешали Артыку бежать. Он запутался в них и упал.