Владимир Дэс - Боль (сборник)

Все изобретено мужчинами. До всего додумали мужчины. Все построили мужчины.

Иллюзия.

Женщины создают. Мужчины разрушают. Хотя, кажется наоборот.

Кажется, что женщины слабы и глуповаты. Не видят перспектив.

Не стремятся в будущее.

Казаться такими – это не значит быть.

Но в этом и есть их секрет.

Во-вторых: мужчина – это не что иное, как навязанная необходимость.

Женщины просто терпят мужчин.

Любя терпят.

Ненавидя терпят. И не видя терпят.

В-третьих: в этом взгляде смирение.

Религию придумали мужчины, а создали женщины.

А православная религия вообще держится только на женщинах.

Они намного ближе к Богу, чем любой мужчина и даже священник.

В-четвертых: во взгляде – жертвенность.

Но не обреченная, а снисходительная.

Жертвенность сильного перед слабым.

Тонкая на грани фола игра в уязвимость и готовность сдаться «врагу».

Но только игра. Не более.

Игра ради жертвенности. Жертвенность ради великой цели.

Жизни.

В пятых: во взгляде – обман.

Обман уже прощенный и оправданный самим Богом.

Обман всех и всея.

Обман ради одной единственной правды.

Правды Жизни.

Нет обмана только к своему ребенку.

В шестых: во взгляде спокойствие.

Чтобы вокруг не происходило все равно будет так.

А не иначе. По другому просто не должно быть.

И не потому что женщине так хочется, а потому что так нацелен наш мир.

Это их Вселенная.

В седьмых: во взгляде уверенность. Будущее, бессмертие и власть в их руках.

Это их поле. Это они решают. Они определяют, что, как и почему.

Они частица Бога.

Мужчина, не смотря на весь мировой этнос – вторичное существо.

Продукт естественного отбора природы, часть биосферы для существования женщин.

Не более. В итоге я понял, что женщинам с рождения известно, как, откуда и зачем произошло человеческое существо.

И что с ним будет.

Вот так случайно пойманный женский взгляд, расставил все по своим местам.

Стало понятно, почему так, а не по другому все устроено во Вселенной.

Кто такой я и где Бог.

И ничего придумывать и искать не надо.

Надо только один раз повнимательней присмотреться к взгляду женщины, которая с тобой рядом.

Спасти моего ребенка можно было только Там.

И нигде больше.

Но единственная дорога туда была нелегкой, так как пролегала через пустыню миражей и соблазнов. Да и дорогой-то ее можно было назвать с большой натяжкой, так как состояла всего-навсего из одного рельса и ржавой Вагонки, закрепленной на нем.

Каким образом эта Вагонка держалась на этом рельсе и не падала, было непонятно никому, даже нашим заумным ученым.

И никакой иной транспорт, кроме этой Вагонки, не мог даже двигаться в той пустыне, не то что пересечь ее.

Моторы глохли, паруса падали, животные умирали.

И перелететь ее тоже было невозможно. Самолеты с вертолетами разбивались, а птицы туда просто не залетали.

Сам человек вне Вагонки в этой пустыне, состоящей из мелкого камня и жаркого обжигающего воздуха, не мог прожить и часа.

Поэтому пересечь пустыню можно было только в этой ржавой Вагонке по одному единственному рельсу, который прямой стрелой уходил Туда, где было всё, где исполнялись все желания рискнувших.

А мне надо было спасти моего больного ребенка.

Здесь у нас все было напрасно. Здесь от этой болезни вылечить не могли. А это означало скорую смерть. А какая мать может спокойно ждать смерти своего ребенка?

Поэтому надо было ехать. И ехать немедленно.

Одна я ни за что бы не решилась на это. Но с моим ребенком, за него, я готова была на все – на любую тяжкую меру и на любое испытание.

И, собрав всю информацию о всех пересечениях пустыни решила рискнуть.

Но эта Вагонка на рельсе стояла пустая и не востребованная уже очень давно. Даже заржавела. Люди неохотно и не очень часто пользовались ею, хотя у каждого были заветные мечты и желания.

Весь секрет этой удивительной невостребованности заключался в том, что Вагонка трогалась в путь через пустыню только в том случае, если в нее садились, а вернее вставали (сидений не было), ровно, пятьдесят человек.

Наивно было думать, что желающих не было. Желающих были тысячи, даже миллионы. Поэтому казалось, что собрать для поездки каких-то пятьдесят человек проще простого. Но на деле это было самым сложным. Для того, чтобы Вагонка тронулась, эти пятьдесят человек должны были крепко взяться за руки и не разжимать их до конца пути.

Вагонка трогалась с места и с огромной скоростью мчалась сквозь пустыню, но только тогда, когда создавалась или, вернее, накапливалась энергия жизни пятидесяти человек, взявшихся за руки. Но стоило хотя бы одному человеку отпустить сжатую в ладони руку соседа, как Вагонка вставала намертво в любой точке пустыни. И затем возвращалась назад. Только уже медленно и нудно.

А пустыня она и есть пустыня. В ней долго находиться нельзя. Оттого через какое-то время Вагонка возвращалась с не солоно хлебавшими, полумертвыми (а случалось, что и с мертвыми) путешественниками.

Вот поэтому так сложно было найти сорок девять попутчиков в это жизненно необходимое и мне, и моему ребенку путешествие.

Но я решила рискнуть и сама стала собирать команду.

Я валялась в ногах, упрашивала, унижалась, пугала, льстила, лгала, плакала и выворачивалась наизнанку в желании заполучить новых спутников в заманчивое, но рискованное путешествие.

Но наконец я их собрала.

Все сорок девять.

Кого только среди них не было: профессор, убийца, вор, насильник, поэт, картежник, проститутка, по парочке лесбиянок и гомиков, две школьницы, шахтер, водитель трамвая, генерал, медсестра, спившаяся скрипачка, разорившийся банкир, висельник, сирота, многоженец, искатель кладов, космонавт, астроном, могильщик, министр, мать, потерявшая сына, секретарша, вахтер, милиционер, два военных младшего звена, штукатур, маляр и каменщик, три бабушки со своими великовозрастными внуками-наркоманами, дамский парикмахер, немой, косоглазый, безногий, бешеный и носатый, а также мой одинокий верный Друг, который сам предложил себя в попутчики, видя мои мучения.

И вот мы в Вагонке.

Взялись за руки.

Поднялся ветер.

Вагонка еще не тронулась, и мы смотрели, как ветер задувает тот единственный рельс, больше похожий на струну, чем на дорогу. Близкие и провожающие жались в кучки и с тоскливыми взглядами смотрели на нас, обреченных. Прохожие же бросали в нашу сторону иные взгляды, взгляды, полные алчности, злобы и зависти.

Вагонка пока еще стояла на месте, как бы проверяя наши рукопожатия и набирая какую-то ей одной известную критическую массу для пуска.

Наконец напряжение стало нарастать, и мы, поддаваясь ему, сжимали ладони все сильнее и сильнее. Только у двоих стоящих по краям цепочки: у меня и у моего Друга, осталось по одной свободной руке. Он крепко держался за поручень, а я держала на руке своего больного ребенка.

Читать дальше