Светлана Шипунова - Дети солнца

— И как уехала, так ни писем, ничего, — говорила, вздыхая, Танина мать.

— Я ведь посылал ей деньги на дорогу, чтобы назад ехала, — словно бы оправдывался Танин отец. – Несколько раз посылал. А она… видите, какой нам сурприз преподнесла…

Надо сказать, что наша мама ничего «такого» про их Таньку по–прежнему не говорила, а сказала только, что ей трудно было одной с Сашей, потому она его и отдала. Папа не встревал, целиком полагаясь в таком деликатном деле, как передача с рук на руки ребёнка, на маму. Вдруг он наклонился к Таниному отцу и спросил:

— А она одна у тебя дочка?

— Одна.

— Ну, так ты чудак–человек! Ты ж радуйся, что внук теперь есть! У меня вон четыре дочки и внуков, видал, сколько… Это ещё не все здесь, ещё внучка во Владивостоке!

Саша залезал на руки то к своим, то к нашим, то под стол, то запрыгивал на диван, в общем, был необычайно возбуждён и всё время спрашивал:

— А вы меня с собой заберёте?

Мы разошлись по домам, гости заночевали, а с утра опять уселись за стол и сидели до обеда, наготовлено было много, и разговоров тоже хватило. Наконец, собрались в обратный путь, обещая писать и звонить, в общем, не забывать. Саша сам сносил в комнату, где стоял раскрытым специально для него купленный чемодан, свои вещи, игрушки и книжки. И вроде был рад, что поедет на машине, но в самый последний момент, когда уже спустились с девятого этажа во двор, стали грузиться и прощаться, он вдруг не захотел садиться в «Волгу», спрятался за нашу маму и заревел.

Все заволновались, не зная, что делать, нехорошо было силой мальчика забирать и запихивать в машину, тем более, соседи тут как тут, стоят поодаль, глазеют.

— Не хочу! – ревел Саша. – Не поеду! Хочу с бабушкой Раей!

На лице у мамы одновременно появились торжествующая улыбка и слезы. Она села на скамейку у подъезда, посадила Сашу к себе на колени и стала что‑то тихо говорить ему на ушко. Постепенно он успокоился, слез с колен, мама его поцеловала, он пошёл и сам, молча, уселся в машину. Взрослые поспешили за ним и, толком не попрощавшись, отъехали.

— Что ты, мама, ему наобещала?

— Сказала, что он поживёт немного у родной бабушки, а потом опять к нам приедет, а потом я к нему приеду.

Первое время мама часто звонила в Донецк и разговаривала с Сашей и его бабушкой, та жаловалась:

— Вы его разбаловали, он теперь нас не слушается.

Дождавшись лета, мама купила два билета на междугородний автобус, взяла с собой в компанию старшего внука Антошу и поехала с ним в Донецк. Шёл 86–й год, Украина была ещё нашей, и проезд был свободный. С собой мама везла в Донецк кучу подарков для Саши – от каждого из нас в отдельности. Саша подрос, вытянулся, успел привыкнуть к новому месту, бабушка с дедушкой тоже к нему привыкли и, кажется, полюбили.

— Он у нас сам и за хлебушком в магазин ходит, и мусор выносит, — рассказывала родная бабушка. – Помощник!

Нашу маму Саша, конечно, узнал, но почему‑то застеснялся и на шею не кинулся, наверное, просто вырос.

— Сашенька, — приставала к нему мама. – А ты помнишь, как мы с тобой в поезде ехали?

— Помню, — говорил Саша и жался к родной бабушке.

После этой поездки мама как‑то успокоилась, стала реже звонить в Донецк, а потом и совсем перестала, лишь писала изредка письма. Как раз в это время на попечение ей был отдан внук Родион, его привозили на всю неделю и забирали только на выходные, и то не всегда.

Когда Саша пошёл в первый класс, из Донецка прислали фотографию – все такой же светловолосый и худенький мальчик в белой рубашке, с цветами и портфелем. На обороте рукой кого‑то из взрослых было написано: «Дорогим бабушки Раи и дедушки Жени от Саши!». Мама поставила её в стенку рядом с многочисленными фотографиями своих детей и внуков. Из последующих писем было известно, что учится Саша хорошо, что дедушка с бабушкой на него не нарадуются и даже не представляют теперь, как бы они без него жили.

— Тётя Света, а что с его мамой стало? – интересуется Аринка, и видно, что, если ей кого и жалко во всей этой истории, то именно её, Сашину маму.

— А это ты у своей мамы спроси, она лучше знает, вы же там, во Владивостоке, по соседству с ней жили, да, Котя?

— Так она ж потом замуж вышла, — говорит Алла. — За хорошего, кстати, парня, за моряка, родила девочку. Муж, по–моему, сначала не знал про Сашу, а когда узнал, дал ей денег, сказал: езжай и привези его, ребёнок должен жить в семье. Ну, она поехала и привезла. Дед с бабкой, конечно, не хотели его отдавать, скучали сильно, потом дед стал болеть и умер. А бабка довольно часто после этого писала нашей маме, жаловалась на свою одинокую жизнь и все такое, а мама её успокаивала и даже приглашала приехать, но уже было такое время, что так просто не приедешь.

— А сколько сейчас этому Саше? – спрашивает Арина.

— Ну, если вам с Родионом по пятнадцать, ему, значит, девятнадцать.

— Так он что, в армии?

Мы с сёстрами удивлённо переглядываемся. Нам самим эта мысль как‑то не приходила в голову, мы и вообще впервые за много лет вспомнили про этого Сашу.

— Может быть и в армии…

— Хоть бы только не в Чечню угодил, да?

— Боже сохрани! Такой хороший мальчик был.

— Мама его очень любила.

— Интересно, помнит он её?

— Он наверное и не знает, что её уже нет.

Некоторое время мы молчим и только вздыхаем.

«В следующее воскресенье надо обязательно съездить на кладбище», — думаю я про себя.

— На кладбище надо бы съездить, — говорит Нелля.

— А давайте в следующее воскресенье, — предлагает Женя.

— Только обязательно! – добавляет Алла. – Не так, как в прошлый раз, собирались и не поехали.

— А можно и я с вами? — спрашивает Аринка.

— Ой, девчонки, знаете, где я недавно была? На старой квартире!

— Да ты что! Как это ты надумалась?

— Так, захотела и пошла.

— Ну и что, стоит наш домик, не снесли?

— Стоит! Все вокруг застроено большими домами, а наш – как стоял, так и стоит.

Надо же… Милый наш, старый домик, где ещё жива была бабушка, где папа с мамой были молодыми, а мы – маленькими…

— Мы ведь никогда и нигде потом вместе, все семеро, не жили, только там, на старой квартире.

— Вот за что я её и люблю.

Когда‑то здесь были вишнёвые сады, память о которых сохранилась лишь в названиях трамвайной остановки и пересекающей её улицы – «Вишнёвая». Сады вырубили в самом конце 50–х, и тогда же несколько предприятий города стали строить на этом месте жилые дома для своих работников. Время пятиэтажных Черёмушек, которые займут вскоре всю восточную окраину Краснодара, ещё не пришло. Строили ускоренным, так называемым «горьковским методом» одноэтажные дома на четыре хозяина каждый.