Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

Я ещё выкурил одну штучку и лёг спать, чтобы этот день побыстрей прошёл. Да и жизнь тоже. Иногда я жалею, что в сутках всего 24 часа, а не меньше. Во сне хорошо. Во сне мама. А пока я сплю, может что-нибудь изменится. Или в мире или во мне. И будет мне счастье. Я улыбнулся человеческой глупости и, как Цезарь, когда его убивали, накрыл голову. Чтобы никого, только я. Ку-ку, придурок.

… Вот он волнующий день. Врачи сказали: «Вы бы ещё через месяц пришли» и пожалте в ЗАГС, регистрироваться и одаривать друг друга кольцами. Глупейший и циничный, нужно сказать, церемониал. Одно слово «брачующиеся» чего стоит. Но что делать? Наспех выпивается вместе с пузырьками, входящими в прейскурант, бутылка шампанского, фотограф — эта улыбчивая скотина, требует добавки, потому что у него какая-то особенная плёнка. Друг с радость платит, поскольку деньги не его. Невесту подташнивает, и она счастлива. У жениха же такое чувство, что ему снится кошмарный сон и он никак не может проснуться.

А в кафе «Солнышко» на столах цветут сирени и стоит культурная пища. Вокруг мягко, как барсы перед прыжком, прохаживаются разнопёрые гости и, попирая пыльными сандалиями свежевымытые полы, покашливают в кулачки: «Где же молодые? Пора бы и за стол». Они все еще такие скромные, как синий платочек, и приличные, как опыление цветов. И вся подлость, глухое и тёмное, что неминуемо присутствует в каждой отдельной человеческой единице, в них ещё спит и не выглядывает наружу, поскольку все пока трезвые. Впрочем это касается и хорошего.

А молодые тем временем едут, как исторически сложилось, с бубенцами по городу. У жениха чёрный костюм и такие же мысли. Он вдруг с каким-то грустным чувством отмечает, что подруга невесты, несмотря на прыщи, всё же гораздо симпатичнее его уже жены и завидует, не сказать по-хорошему, другу. А друг, бабник во всём, ласково и умело потихоньку подбивает под подружку клинья. И та похоже очень даже и не против.

Да и вообще жениху всегда трудно. Всех глупее на свадьбе будет выглядеть именно он. Жених измучен предсвадебными хлопотами и еле таскает ноги. Ко всему у него вот-вот лопнет голова. Вчера он безобразно и жадно напился с друзьями своего белобрысого детства — иначе бы просто не выдержали нервы пережить весь этот дурдом. И самое тяжёлое ещё впереди. Но всё должно получиться. Главное, чтобы отец на свадьбе не хватил лишку и не стал бы как обычно квасить морды окружающим. Кроме того, жених узнал нечто ужасное. Значит, кроме Артура, милиционера — кинолога и левого крайнего, был ещё какой-то Гога. А ему клялась, что это случилось с ней только однажды, и она сильно сопротивлялась. Жених вытирает платочком обильный похмельный пот и начинает, фантазируя, смотреть на открытые колени подружки. И ему становится совсем невмоготу.

Наконец приехали. Наконец сели. Вперёд выступает тамада.

Кривоносый, с зубами из нержавеющего феррума мужчина в соку и с гармошкой под мышкой. Он в белой с хрустом рубашке и брюках с вонючим, сделанным под кожу ремешком. Он волнуется. Сегодня его день. Тамада отводит жениха в сторону и объясняет, что когда он делает рукой так, то нужно вставать и кланяться теще. Вообще-то он давно знает эту стерву, и её убить мало, но жених это сделает потом, а сегодня нужно кланяться. Жених уныло кивает и протискивается на своё рабочее место. Проходя, он задевает грудь подруги и горько думает: «У неё и сиськи лучше!».

Стол впечатляет, особенно натощак. Огурцы, помидоры, восемь уток в зелени. Само собой колбасы, языки и прочий натюрморт из салатов. Всё это приятно оживляют, если можно так сказать, два молочных поросёнка с пучками петрушки во рту. Такую молочную кухню любят все. В закатном солнце играют весёлые блики от бутылок. Водка стоит открытая, чтобы избежать кражи. Но гости опытные и некоторые принесли пробки, так что воровство будет.

Вначале наливают мушкетёрскими дозами. Первые три тоста гости бодро и молча кушают и ухаживают друг за другом. Следуют тосты за родителей. Обе мамы согласованно вытирают слёзы. Отцы более сдержанны. Они помнят о своих несметных долгах. Да и кадровый состав гостей их печалит — много молодёжи, которая лишнего не подарит.

Тут перекур. Гости условно разделяются на три нестройные кучки: со стороны невесты, со стороны жениха и группа с огнеупорными лицами со стороны неизвестно кого. Потом обнаруживаются общие знакомые и кучки постепенно перемешиваются. Симпатия между другом и подругой нарастает, это видно невооружённым взглядом. Уже слышны шутливые намёки: вот, мол, ещё одна хорошая пара, вот и ещё будет свадьба. Друг делает вид, что у него угадали самое сокровенное желание, и принимает личину целомудренной стыдливости. Подруга краснеет чистосердечно. «А что, чем не жених» — весело думает она. Хотя в первый день ей пить нельзя, она при заботливом содействии друга хлопнула четыре рюмки, и эти мысли ей простительны. У друга планы иные, нехорошие планы: «Накачать её и к Пашке. Гадом буду, если не трахну».

Тут на крыльце опять блестят железные зубы, и тамада говорит бессмертную фразу: «Дорогие гости и сватья, просим к столу!». После шестого тоста начинаются первые пьяные и кончаются последние трезвые. Оживление нарастает. Мужчины чувствуют себя молодцами, женщины роковыми красавицами.

Наступает самый щекотливый и меркантильный на свадьбе момент. Тамада голосом Левитана, болеющего насморком, опять говорит: «Дорогие гости и сватья!» — и призывает присутствующих поддержать молодых деньгами. Он глубоко заинтересован — ему ещё не заплатили. Рядом с тамадой материализуется краснощёкая Матрёна с подносом и подбадривающее смотрит на гостей. Многие стыдливо дарят в конвертиках без обратного адреса, но тамада своё дело знает туго — конвертики он вскрывает и безжалостно называет сумму. Некоторым приходится краснеть. Процедура затягивается, потому что малое количество денег стараются компенсировать большим количеством слов.

Потом приходит черёд танцев и начинается борьба. Борьба между гармошкой тамады, к которой тяготеет старшее поколение, и магнитофон дискжокея Гарика. Гарик — очень сутулый и по-юношески румяный блондин в замшевом пиджачке с оторванными пуговицами, смотрит на тамаду исключительно исподлобья. В кармане у него вилка, и он чувствует себя, как Фани Каплан на заводе Михельсона. Но тамада не снимает гармошку с плеч, даже когда уходит в туалет, и проткнуть её вилкой нет никакой возможности.

В танцах наблюдается полное смещение стилей. Кто-то танцует лезгинку, кто-то пляшет балет, кто-то предпочитает раскачиваться на стуле. Пыль стоит столбом. Все шатаются и смеются от пьяного счастья. Самый трезвый тамада — он опытной рукой ведёт свадьбу к её безобразному апогею. И вообще ему не нравятся свадьбы без драк. Несолидно как-то.