Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

— Жмот каких поискать. Всю жизнь курить стрелял, а недавно «Мерседес» себе купил.

— И Виталий Кузмич очень приличный человек. Обходительный, вежливый, два языка знает. Всегда готов помочь ближнему.

— Алкоголик чистейшей воды. И бабник тот ещё. Вспомни хотя бы историю с Мордаковой. Сделал двойняшек и в кусты. И как таких только земля носит…

— Совершенно справедливо. Самое ценное в нём на мой взгляд — это совестливость и доброта. Это его роднит с Голубцовым. Вот уж кристальная душа!

— Голубцов? Ха-ха. Дебил и шизофреник. И слюни постоянно текут. А дети у него в спецшколе учатся для умственно отсталых. Но и там, говорят, не блещут.

— А Парасюк что за человище! Глыба, гигант. На всё пойдёт ради идеи.

— Пойдёт, не спорю. Но только идея одна у него. Чего бы где украсть.

Это же он с вашего «Запорожца» на той неделе зеркало свинтил. И брезенту строителей он срезал. А Егорова за это премии лишили. Очень проворный на руку товарищ.

— Но особо выделяется Петрунько. Когда я его вижу, меня душат спазмы умиления. Какой он стеснительный, скромный. Прямо красная девица.

— Точно подметили. Красная девица и есть. Гомосексуалист и извращенец. Вы знаете, что он Стрекопытову предлагал? А я знаю.

— Тамара Васильевна…

— Подстилка для начальства.

— Сергея Игоревича я просто боготворю за…

— Козёл тряпочный.

— И вас я очень уважаю как истинного…

— Плохо ты меня знаешь.

— Вот поговорил с вами и на душе полегче стало. Когда вокруг такие люди, начинаешь даже себя уважать. Спасибо вам за всё, дорогой вы мой человек. Всего вам хорошего и доброго.

— Да пошёл ты в задницу, ублюдок!

— До свидания. Кланяйтесь супруге.

— Этой проститутке? И не подумаю.

— Это вы точно подметили. Проститутка и есть.

— Что?!!

Участвовал я как-то раз в одной компашке. Лёгкая выпивка, тяжёлые с притопами танцы. Компания была как компания — два славных тракториста с надёжными тракторными понятиями о жизни, две пронзительно-пошлых продавщицы, жизнерадостных и необъятных, как СССР и студентка с либидопомрачительной фигурой. Студентка звалась Оксаной, говорила разные грубости и сама же от них краснела. Мне такие люди симпатичны.

Компания эта, к слову сказать, была чисто дружеской, без сексуальной составляющей. То есть не посидеть, а потом полежать, а просто посидеть. Неестественная какая-то. И только у меня имелись обильные и смелые до безнадёжности планы на этот счёт, а когда у меня такие планы (а они у меня всегда) я становлюсь мрачным и зажатым, как слесарные тиски, и планы, конечно, рушатся. После этого я ощущаю себя человеком с альтернативным пониманием действительности, а, попросту говоря, дураком. А моё самолюбие на некоторое время трансформируется в самоненависть.

И вообще среди людей, знающих как жить, я чувствую себя инородным телом и даже каким-то выродком. Хуже всего, что и эти люди это чувствуют и в их светлые ряды мне никогда не удается надолго влиться, как я не стараюсь.

Так и здесь. Они даже отдыхали, как будто работали. По графику. Две рюмки водки молчком, танцы, две рюмки водки, танцы. Потом как водится начались анекдоты. Анекдоты какие-то тупые и приземистые. Мужья — рогоносцы, тещи, алкоголики и, конечно, чукчи. Мой анекдот никто не понял. И я потух окончательно. И ещё мне было обидно, что студентка смеется больше всех. Краснеет и смеётся.

— А вы что такой мрачный? — вдруг обратилась она ко мне — С чувством юмора проблемы? Или в органах работаете? Весь серьёзный. Встретишь такого в переулке и не отмашешься, — и она мило покраснела.

Я понял, что меня в чём-то упрекают.

— Да нет, — сказал я виновато — я сейчас вообще не работаю.

А мрачный по привычке. Просто, Оксана, раньше я подрабатывал — писал юмористические рассказы. Конечно, ничего я на них не заработал, а привычка быть мрачным так и осталась. Это у меня профессиональное. Не обращайте внимание.

— Юмористические? Как Райкин? — удивилась она — А по тебе не скажешь, что ты весёлый. Ведь там чувство юмора надо.

Я её заверил, что для написания смешного никакого чувства юмора в принципе и не нужно. Просто пиши правду и будет смешно.

— А, что действительно Жванецкий еврей? — спросила Оксана.

— Ну да.

— Бедненький.

Я рассмеялся. Все удивились.

— А хотите я вам дам сюжет для юмора? Оборжешься — неожиданно предложила она. — У меня подруга есть, Любка. Дура такая. Однажды в прошлом году она пьяная шла, шла и в говно рукой наступила, — и, краснея, пояснила — У подъезда кто-то насрал. Любка потом ещё от глистов лечилась.

Все рассмеялись и с какой-то укоризной посмотрели на меня, как будто этот кто-то был я. А у меня и такой привычки нет — срать около подъездов. Я смешался и сказал:

— Это не я. Я всего два месяца как здесь живу. Так что у меня железное алиби.

— В говно наступишь — это к деньгам, — вдруг сказал один из трактористов с такой уверенностью, что чувствовалось, что он не раз испытал это на себе.

Тема оказалась неожиданно всем близка. Хотя что же здесь неожиданного? Все мы ежедневно с этим сталкиваемся. Если не с деньгами, то с дерьмом точно.

Пока все сыпали случаями и примерами, я смотрел на нежное от молодости лицо Оксаны, на её курносую грудь под чёрной футболкой, на милую родинку на ещё неоплывшем по-бабьи предплечье, и чувствовал что у меня поднимается что-то в груди. От других хорошеньких женщин у меня обычно поднимается ниже, а с Оксаной всё было как-то по-другому. И почему-то хотелось всплакнуть.

А потом я пошёл её провожать. Молодецки светила полнокровная луна в окружении звёздочек и звёзд, ненавязчиво дул лёгкий ветерок и всё выглядело нестерпимо красиво, а от аромата звёзд кружилось в голове. Именно в такие ночи поэты пишут артериальной кровью самые сокровенные мысли на тему дерзновенной любви и занимаются самообманом. Люди по— практичнее в такие ночи просто занимаются любовью. И я попытался быть практичным человеком.

— А пошли ко мне в гости — неожиданно для себя сказал я — Чаю взбаламутим, попьём. У меня коврижки есть. Я вот в этом доме живу.

Звёзды насторожились и, волнуясь, замигали чаще. Луне же было всё равно.

— Пошли — легко согласилась Оксана. И я вдруг понял, что ничего не получится. Если бы я был ей хоть немного симпатичен, она бы для соблюдения приличий слегка поломалась, чтобы составить о себе красивое впечатление. А я для неё, видимо, пустое место, без всяких половых признаков. Но на счёт признаков я ошибался.

— А ты меня там не изнасилуешь? — спохватившись, спросила она.

Увы, это был вопрос, а не просьба. И вопрос, кстати, глупый. В любом случае тебе ответят «нет».

— Даже не надейся, — заверил я её. — Я бы, конечно, может и с удовольствием, но из меня насильник, как из Муму собака Баскервилей. Энергетика слабая.