Казимир Баранцевич - На мельнице

– Люди пожалѣютъ!

– На людей разсчитывать сталъ? Полно-ка! Такой ли ты былъ прежде, вспомни! Просилъ ты, ждалъ ты чего отъ людей? Все самъ бралъ! Трудомъ, силой – мощью бралъ! Съ чего опустился, чего испугался? Бѣдности? Тебѣ ли ея бояться! Да что для тебя свѣтъ въ овчинку собрался? Въ этой мельницѣ вся судьба твоя, что-ли?.. Да плюнь ты на нее, на мельницу то! Соскучился и я тутъ, на васъ глядючи, словно омеряченные всѣ вы ходите! Э-эхъ! Махнемъ-ко вмѣстѣ на Кавказъ къ казакамъ! А? что скажешь?

– Хотѣлъ я махнуть, да Софронъ Никитичъ помѣшалъ – угрюмо отозвался Иванъ.

– Объ этомъ худомъ дѣлѣ лучше не вспоминай, молчи! – огрызнулся Заросовъ, – я тебѣ дѣло говорю, слушай!

На будущей недѣлѣ ѣду на Кавказъ, почтовую гоньбу снимать стану. По такому дѣлу нуженъ мнѣ человѣкъ вѣрный, – ну, словомъ такой, какъ ты. Я твоего согласія и спрашивать не стану, безъ тебя мельницу Глоткину сдамъ, возьму тебѣ билетъ на машину, ребятъ прихватимъ и гайда! Да вотъ еще что. пойдемъ-ко сейчасъ на деревню ко мнѣ, ты мнѣ нуженъ по одному дѣлу потолковать.

Какъ сказалъ Софронъ Никитичъ, такъ по своему и сдѣлалъ. Мельницу сдалъ Глоткину и увезъ Ивана съ его ребятишками на Кавказъ. Слышно, Иванъ живетъ хорошо, получше того, какъ жилъ на своей мельницѣ: всего у него въ достаткѣ, ни въ чемъ не нуждается, и залишекъ на всякій случай есть. А лучше всего, что душа его отъ тоски и тяготы освободилась, не скорбитъ, и о деньгахъ не печалуется. И тому научилъ его Заросовъ.