Дукенбай Досжан - Шелковый путь

— Ну, так кто желает ответить домашний урок? Устабай поднял руку.

— Хорошо. Еще кто? Пусть Сарыбаев отвечает.

Муталиф тяжело вздохнул, медленно, словно поднимал непосильную штангу, поднялся из-под парты, покачался из стороны в сторону.

— Апай… я сегодня чуть-чуть не готов к уроку, — выдавил обреченно.

— Причина?

— Причина… э… это… прихворнул малость… насморк, что ли, небольшой…

— Что-то часто в последнее время начал тебя насморк преследовать, — улыбнулась учительница. — Вечно у тебя «малость» да «чуть-чуть» не в порядке. Придется мне, пожалуй, зайти вечерком к тебе домой. С родителями поговорить.

Муталиф снова тяжело перевел дыхание, выкатил потускневшие глаза на Устабая, дескать, видишь, какой я невезучий в жизни, и сел на место.

После уроков друзья пошли домой вместе вдоль глубокого арыка. Солнце раскалилось. Дышать было нечем. От степи доносился запах паленого. Муталиф не стерпел, раза два сунул голову в теплую арычную воду. Навстречу, точно колобок, выкатился чернявый братишка Муталифа. Подбежал, за сумки ухватился. Интересно ему, сорванцу, школьные сумки таскать. Он волочил их едва ли не по земле, то и дело отставал, но тут же, шлепая босыми ногами по пыли, подбегал сзади. Странная манера у него говорить: будто гвозди вколачивает.

— Покатаешь на велосипеде?

— Тяжелый ты — камера лопнет. Лучше оседлай ишака, скорее подрастешь.

— Ну да… обманываешь!

— Не веришь — спроси Устабая. Он в прошлом году все время на ишаке в школу ездил, вот и вымахал за один год.

Чумазый мальчишка с любопытством постреливал узкими глазками то на брата, то на Устабая.

— Я тяжелый, говоришь? А почему тогда конопатую вчера катал?

— Что треплешь? Какую конопатую?

— Тебе лучше знать. Вот скажу папе, что ты с девочками играешь…

— Ах ты дьяволенок! — Муталиф кинулся к братишке, но тот был начеку. Бросил обе сумки в пыль и дал стрекача. В одно мгновение домчался до дувала и ловко перекатился через него.

Поднимая с земли пыльную сумку, Устабай недобро посмотрел на друга. У развилки они молча разошлись. Рядом протрусил на ишаке сморщенный старичок. Он так важно задрал тощую бородку, будто на троне восседал. Потом проплыла тоненькая девушка с двумя ведрами воды. Длинные косы трепыхались на спине. Девушка напоминала Гульбахрам. С красными от пыли глазами приплелся Устабай домой. Родители были на работе. Он погрыз черствую лепешку, запил оставшимся с утра чаем. Потом прошел к себе в комнату, бросился на обшарпанный бугристый диван и предался размышлениям.

Нет, не нравилась ему эта жизнь. Надо каким-то образом срочно повзрослеть, поумнеть. А то все, что бы он ни делал, выходит несуразно, глупо. Ну вот сегодня на уроке арифметики опять его занесло. Гульбахрам решала задачку у доски. А он начал вдруг дергаться за партой, вскакивать, руку тянуть: «Апай, апай, ошибка!» Гульбахрам, краснея, исправила ошибку, а он опять нетерпеливо вскочил: «Апай, апай… вычитание неверно. Вон цифру перепутала!» На глаза Гульбахрам навернулись слезы. Дернула головой — косички взлетели только, села на свое место. Он кинулся к доске и быстро решил задачу. Выходка его, однако, никому в классе не понравилась. Неужели он такой хвастунишка, выскочка? Только в перерыве догадался, что получилось нехорошо, несолидно. Мужчина не должен себя вести так легковесно. Гульбахрам обиделась. Он робко ловил ее взгляд, но она упрямо отворачивалась. И тогда ему совсем стало горько. Хоть плачь.

«Сам кругом виноват, — казнил теперь себя Устабай. — Вся моя жизнь пошла вкривь и вкось. В глазах друзей-приятелей посмешищем становлюсь. Уехать бы куда-нибудь. Туда, где никто меня не знает. Может, написать директору заявление о том, что по состоянию здоровья не могу учиться. Так опять же справку надо. А кто ее даст? Может, лучше всего пойти к Гульбахрам и попросить у нее извинения? Да-а… Видно, не будет толку, пока не куплю немного ума на базаре. В первое же воскресенье отправлюсь за умом».

От такого решения ему стало легче. Потер занемевшую ногу, встал, скрипнув диваном, вышел во двор… Та-ак… С чего начать? Надо напоить призового скакуна. Потом почистить под Пеструшкой. Потом нарубить щепок для самовара. Ведя скакуна под уздцы на водопой, он все думал о том, как со следующего воскресенья жизнь его потечет совсем по иному руслу. Занимаясь нескончаемым домашним хозяйством, он и не заметил, как подкрался вечер. На мгновение он подошел к плетню, посмотрел на улицу. Там в окружении радостно возбужденных собак ветром мчался по пыльной дороге Муталиф на своем двухколесном «скакуне». Устабай вздохнул и принялся скрести дно казана. Хоть бы скорее воскресенье настало…

И пришел тот желанный день.

Аккуратно вчетверо сложив новехонький трояк, выпрошенный у отца, Устабай спозаранок приехал на базар.

Воскресный базар был в самом разгаре. Видно, не один Устабай ждал его с нетерпением. Людей собралось видимо-невидимо. Все кипело, ворочалось, как в огромном котле. Но Устабай ничего не видел, никого не замечал. Он шнырял в толпе и искал поджарого джигита, торгующего умом. Уже и солнце упрямо подбиралось к зениту, а торговец умом точно в воду канул. Кого спросить, к кому обратиться, Устабай не знал. Ноги гудели. Голова кружилась. В животе урчало. Может, вздор все это? Может, никто умом и не торгует? Может, самое разумное — возвращаться домой? И тут он вздрогнул от неожиданности. Рядом, у самого уха, раздался голос: «Ум продаю! Кому нужен ум?» Устабай разволновался. Холод прокатился по животу. Чернолицый верзила пронесся мимо, выкрикивая утробным голосом: «Три рубля!.. Кто хочет поумнеть за три рубля?» Устабай ухватился за полы его чапана.

— Агатай, мне ум нужен. Продайте… мне… Верзила с высоты своего роста уставился на него.

— Тебе?! Гони деньги!

Сунув в бездонный свой карман трояк Устабая, верзила пальцем поманил его в сторону. Потом, когда отошли за угол магазинчика, таинственно прищурил один глаз и наклонился к уху Устабая. От верзилы пахло водкой и табаком. Говорил он врастяжку, словно сообщал нечто крайне важное.

— Так вот, малец, слушай внимательно. Когда баранье ребрышко сварится, берешь его пальцами за головку, а зубами с другого конца потянешь мясо. И оно само упадет тебе в рот. Усек? Просто и удобно. Отметь это себе в уме.

Устабай вскипел. Гневно посмотрел на верзилу,

— И это все?!

— Все! — буркнул верзила и, не дрогнув ни единым мускулом на лице, пошел восвояси. Гнусавый голос поплыл над базарной толпой: «Продаю ум. Кому нужен ум?..» Устабай застыл на месте как вкопанный. Что делать? Кричать? Вопить? Кому пожаловаться? Кого винить? Признаться, что тебя облапошили посреди белого дня?! Стыдно.

Постоял Устабай, пошмыгал носом, протер кулаком глаза и подался в аул. В кармане нашарил несколько медяков, купил стакан фисташек. На автобус денег не осталось. Он вышел на большак, стал терпеливо ждать старика-молоковоза. Вскоре показалась скрипучая арба, запряженная облезлым верблюдом.