Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Сначала Упильмалик растерялся от этих многочисленных советов и сидел в седле неуклюже. Ему казалось, что, стоит чуть ослабить поводья, конь унесет его, сделав головокружительный бросок. Пока доехали до равнины, где должен был состояться кокпар, он весь измучился от тряски. А еще надо было вступать в схватку за козла. «Нет, не усидеть мне в седле, — с тоской подумал Упильмалик, оглядывая равнину, занятую несметным количеством всадников. Каждый из них мог оказаться его соперником и свалить с седла. — Сам превращусь в козла, стану посмешищем для людей и дядю опозорю. Нет, надо возвратить коня, пока не поздно».

— Дядя, возьмите коня, — взмолился он.

— Не возьму, — сказал дядя. — Я участвовал в кокпарах бесчисленное количество раз, душа моя. Скачи вперед, выжми из себя излишки жира.

— Какой из меня наездник, — проворчал Упильмалик. — Да ведь еще надо бороться за козла.

— Лишь бы ты усидел на Аксюмбе да схватил козла. Остальное сделает конь.

Делать ничего не оставалось, и Упильмалик рванулся в кучу всадников. Впереди него с криком проскакал узколицый человек, игравший у дяди на комузе, растолкал всадников своим крупным конем, схватил козла и вырвался вперед. Упильмалик догнал его лишь на втором круге. Теперь надо было вырвать у соперника козла. Как произошло все остальное, он помнил смутно. Кажется, удалось схватить козла за ляжку. В этот же миг Аксюмбе круто свернул в сторону, и Упильмалик грохнулся на землю. Когда пыль немного рассеялась, он встал на ноги. В это время подскакал на своем гнедом дядя, проклиная все на свете. Он ощупал кости племянника и, убедившись, что все цело, с облегчением вздохнул.

— Нет уж, возьми гнедого, — проворчал дядя, — а я сяду на Аксюмбе. Раз опозорились, надо поправлять дело. Хоть я и клялся, что не приму участия в кокпаре, но, видно, ничего не поделаешь. Большой грех возвращаться в аул, не выжав из Аксюмбе все, на что он способен.

Дядя круто повернул коня и ускакал к основной группе всадников — там продолжала кипеть схватка. Все быстро неслись в сторону истоков реки Ран, где было довольно опасное место для езды. Лошади и люди были еще полны сил и скакали небольшими группами по потрескавшейся от жары полынной равнине. Если шкура козла выдержит, то умыкание его в аул должно начаться перед заходом солнца.

Два раза хлестнув коня, дядя стал догонять всадника с козлом, который вырвался далеко вперед. У него была привычка вступать в схватку с левого бока, потому что с другой стороны ему мешал протез. Аксюмбе был натренирован к этому и по движению шенкелей угадал замысел хозяина. Он подскакал к джигиту с козлом с правой стороны, но тот оказался хитрей, перекинул козла на другой бок. Ничего другого дяде не оставалось, как только перегнуться через гриву коня и схватить козла из этого неудобного для него положения.

Упильмалик, который трясся позади всех, вдруг почему-то испугался. Ему показалось, что среди этой тучи всадников безмолвно скачет холодноликая смерть и выбирает себе жертву по вкусу. Иначе как объяснить, что кроткие в жизни люди рычат теперь друг на друга, будто звери, глаза их налиты кровью, и каждый готов растоптать друг друга, разорвать в клочья? Кругом одно и то же свирепое выражение лиц, и у стариков и у молодых. Как будто спокойную отару переполошил и привел в безумное смятение бешеный волк. Или по степи пронесся сумасшедший смерч, помутив людям рассудки.

В детстве Упильмалик хорошо ездил на коне, но за двадцать лет жизни в городе, конечно, отвык от шенкелей. В крови уже не было той горячности, которая мигом завладевает всем телом, едва ухо уловит стук копыт.

Упильмалик вдруг подумал, насколько противоречив характер казаха, который обычно ведет скромную, неприметную жизнь, пасет скот, ковыряется в земле, выращивая урожай, растит детей и вдруг вспыхивает, словно сухая солома… Как вот в этом кокпаре. Выходит, казах немыслим без дикой скачки на коне. Это для него как воздух, как хлеб насущный, это у него в крови.

Не успел он так подумать, а Аксюмбе уже выскочил из столба пыли, вынес из этого клубка людей и лошадей дядю с козлом поперек седла.

Дядя сидел на лошади весь согнувшись, будто голодный шакал, почти лежал на гриве коня. Огромная толпа всадников с криком бросилась за ним. И Аксюмбе доказал, на что способна породистая лошадь, выхоженная руками мастера. С каждым вздохом расстояние между ними и преследователями увеличивалось. Упильмалик услышал крики возбужденных людей:

— Ну, Сазанбай! Вот настоящий наездник!

— Сорвал куш за поражение слабошенкельного племянника.

— Своего же козла сам и поволок!

Аксюмбе стлался по степи, оставляя за собой белесую полосу пыли. Некоторые всадники пытались догнать его сзади, другие, не удержавшись, бросились наперерез, что было опасно и не совсем по правилам. Упильмалик понял это и устремился навстречу дяде, полосуя гнедого плеткой. Однако гнедой оказался привычен к плетке и мало прибавил шагу, хотя и затрясся крупной рысью, отчего выпитый ранее кумыс подступал к самому горлу Упильмалика.

Тот, кто скакал наперерез дяде, оказался ночным игроком на комузе. Упильмалик понял, что он отъявленный кокпарист. Настолько дико и пронизывающе прозвучал его клич, что Упильмалик подумал, уж не выпил ли он настойки мака, чтобы взбодрить себя. Если он ударит Аксюмбе сбоку, то оба коня не устоят на ногах. Вид яростно орущего джигита внушал Упильмалику опасение. Грех было оставаться в стороне, и он изо всех сил стал погонять гнедого и кричать:

— Не скачи наперерез! Не нарушай правила!

Услышал его отчаянный всадник или нет, неизвестно. В следующее мгновение все утонуло в клубах пыли, будто взорвалась граната. Понуро трясясь на коне к месту столкновения, Упильмалик проклинал себя: «Черт бы меня унес вместе с этим кокпаром! Не дай бог, если что-нибудь случилось с дядей! Все из-за меня! Сидеть бы мне лучше дома да заниматься своими делами. Каждому свое. И дядя тоже хорош: посадил на лошадь человека, который уже давно забыл, где у нее хвост, а где голова».

Однако Аксюмбе вдруг выскочил из пыли, на нем сидел дядя с козлом впереди себя и туго натягивал поводья, чтобы остановить разгоряченного коня. Лицо его было багрово. Лошадь противника показалась тоже, но без наездника, и седло было сбито набок. Упильмалик соскочил с лошади и увидел рьяного джигита. Тот сидел в пыли, схватившись за виски, и со стоном раскачивался. Увидев Упильмалика, он схватился за него и с трудом встал. Подъехал дядя, который грузно сидел в седле.

— Чтоб тебе пусто было! Сколько раз надо вам повторять, чтоб не скакали наперерез, как волки. Если бы не Аксюмбе, лежать бы нам обоим трупами.

Подъехали и остальные джигиты. Дядя швырнул им козла и велел продолжать скачку. Хоть он чуть и не поплатился жизнью, но великодушие не изменило ему.