Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Да, вспомнилась сейчас святому Жаланашу вчерашняя беседа с зоркоглазой молодкой — пророчицей.

Первое, что он осознанно увидел в детстве, была тонкая баранья лопатка. Она висела на его люльке. Отец тоже был предсказателем. Одни предсказывают по звездам, другие — по картам, третьи — на зернах и четках. Отец предсказывал на сухой овечьей лопатке. Отправляясь в лучший мир, он завещал свое ремесло сыну. Правда, сын пошел бы по стопам отца и без завещания. Просто иного пути он не представлял. Сколько себя помнит, разговор всегда был об одном: о предсказателях, об их чудодейственной силе, о пророческих видениях, о священных лопатках, на которых начертаны судьбы людей. Сухая, пожелтевшая от времени лопатка сопровождала его всюду: она висела на люльке, потом — у стенки, у изголовья, потом — на поясе, потом — у седла. Он видел ее и во сне. Издревле обучали предсказателей на лопатке с самого раннего детства. Учили наблюдательности, внимательности, умению замечать, сопоставлять, размышлять, велеречиво, искусно и занятно говорить. Жаланаш с начала до конца прошел суровую школу провидца. Умение предсказывать — дар врожденный, и судьба провидца нелегка. Так утверждает народ.

Жаланаш не уронил чести наследственного ремесла, развил его, прославил далеко за пределами родного края. Все, что он предсказывал, неизменно сбывалось. Когда он, затаив дыхание и всецело отстраняясь от земной суеты, предавался созерцанию лопатки, перед его глазами виделось сразу многое. Он изрекал: «В таком-то году обрушится на нас такая-то беда!», и у людей в ужасе немел язык и волосы шевелились от страха. Ему особенно удавались предсказания не на несколько дней, недель или месяцев вперед, а такие, которые говорили о том, что будет через семь, десять, а то и двадцать лет. Он красноречиво и туманно рассказывал о лихих годинах, о годах сиротства, о безвременье. Счастье и богатство, видно, ходит за скотиной. Чем больше овец водилось в его хлеву, тем чаще обращались к нему люди с просьбой предсказать, погадать, растолковать. Слава его возвышалась над всеми, как одинокое дерево в степи. Имя провидца Жаланаша гремело по верховьям и низовьям, как барабанная дробь перед боем.

Да, были, были времена! Но пришла пора набегов и походов. Люди потеряли страх. Откуда ни возьмись появилась, словно кочка на ровном месте, зоркоглазая молодка, и все отныне слушали ее. А она, длинноволосая, вовсе не предсказывала, как все порядочные провидцы, а взбиралась на караульную вышку, подолгу всматривалась во все стороны и говорила обо всем, что попадалось на глаза. Если сообщала: «Идет караван!», в аулах спешно готовили товар для обмена. Если говорила: «Скачет враг!», мужчины облачались в доспехи, седлали коней. Жители мирных аулов мигом уходили в непроходимые прибрежные тугаи Инжу, воины устраивали засаду, чтобы в нужный момент обрушиться на пришельцев. Ну, и возносят, разумеется, зоркоглазую молодку-спасительницу. Уж так созданы людишки, что их больше интересует то, что будет сегодня или завтра, а не то, что сбудется (а может, и не сбудется) через десять или двадцать лет. Э-хе-хе…

Подумал обо всем этом святой Жаланаш — и даже взвыл от досады и обиды. Грешное словцо вырвалось невзначай. Тьфу, тьфу!.. Этак и всех духов отпугнуть не мудрено. Ну, что там говорить, пришлось схлестнуться с зоркоглазой молодкой, сцепиться перед народом, точно они простые певцы-сказители, затеявшие нескончаемый публичный спор. Ох и схватились не на жизнь — на смерть! Горло драли до хрипоты, будто вздорные старички, одурманившие себя маковым настоем. Но разве бабу в словесной схватке одолеешь?! Отдышался святой, оглянулся на народ и ужаснулся. Все отвернулись от него, и люди в толпе перешептывались: «Видно, вконец свихнулся святой». Э… была не была! Жить-то ведь надо. И святой Жаланаш прибег к последней уловке.

Вчера вечером наконец-то и решился этот спор.

Почтенные белобородые старцы, собравшиеся в знаменитой усыпальнице Кок-кешек в юго-западной части построенного сунаками города Сыгынак, вначале выслушали его, святого Жаланаша. Он призвал на помощь все свое красноречие. Ведь утопающий тоже за соломинку хватается. Сказал торжественно, с дрожью в голосе: «О народ мой! О люди добрые!» Закатил глаза, выдержал подобающую паузу. От жалости к себе слезу пустил. «День и ночь думая о судьбе народа, я сна лишился. Крошка хлеба через глотку не проходит». Убедившись, что от его проникновенных слов у сердобольных аксакалов дрогнули сердца, святой продолжал с пафосом: «Мой предок в седьмом колене был сподвижником пророка-сахаба. От него родился Арыстанбаба, а дальше пошли сплошь святые Сикым, Хикым. Народ знатный, именитый, грамотный, познавший великую науку магии и колдовства, умеющий увидеть предначертания рока. Их прямой потомок, мой отец, посвятил жизнь этому благословенному ремеслу: честно говорил народу о своих видениях, предсказывал, сны толковал, батыров от гибели заговаривал, женщин от бесплодия спасал. Разве не так это? О благе людском, о мире и благоденствии пеклись денно и нощно мои славные предки. И теперь — о боже! — слабоумная длинноволосая распутница обливает их и меня грязью. Хочет втоптать в пыль наши заслуги. Сбивает с пути истины наших батыров, мутит честной люд. Она задумала лишить меня достоинства и чести, сделать из меня пучеглазое посмешище. Одно из двух: или я брошу священную лопатку в огонь и с проклятием удалюсь в пустыню, или уберите с моих глаз эту жрицу ненасытной похоти. Если мы не избавимся от нее, счастье отвернется от вас, улетит удача, а беда крепко ухватит всех нас за подол. Я это предвещаю! Я предрекаю!..» Святой говорил недолго, но высказал затаенные думы без утайки. И все поняли: твердо вознамерился оскорбленный предсказатель склонить чашу весов в свою сторону.

Почтенные аксакалы глубокомысленно потеребили бороды, отошли в сторонку, чтобы обстоятельно посоветоваться. Следующее слово было предоставлено зоркоглазой молодке. Ее позвали. Она скромно встала у порога, согнув тонкий стан, поклонилась честному народу. Старикам это пришлось по душе. Щеки ее от волнения раскраснелись, глаза горели, нежный подбородок чуть вздрагивал. О подобных красотках принято говорить: подуй да в рот клади, так что все жадно впились в нее глазами. Молодка заговорила высоким чистым голосом:

— Я не привыкла молоть всякий вздор, глядя на иссохшую кость. — В голосе ее послышались гнев и обида. Слова святого «слабоумная», «распутница», должно быть, задели ее. — И я вовсе не предсказываю, а говорю только то, что вижу собственными глазами или понимаю, что это должно случиться. В старину говаривали: расстояние между истиной и ложью всего на четыре пальца. Услышанное — ложь. Увиденное — правда. Я говорю лишь то, что есть на самом деле. Святой Жаланаш только предполагает. Он смотрит на пожелтевшую кость и строит разные догадки. Если он действительно кудесник, то пусть не рассказывает о страшной каре, которая настигнет народ через пятнадцать, двадцать лет, а скажет о том, что будет завтра, какая опасность подстерегает сородичей сегодня. Это-то поважней, чем болтать о далеком грядущем. Во мне говорит не зависть. Меня всевышний наградил даром видеть врага на расстоянии дневного пути. Я и глазами вижу дальше и зорче других. И в этом равных мне нет!.. — Голос молодки дрогнул и оборвался. До чего же нелегко выступать перед народом!