Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Карикен был знаменательным местом. На эти болотистые топи, покрытые соленым налетом, точно коростой, истресканной вкривь и вкось, стекается со всех сторон с караванами хворый, страждущий люд. Здесь ставят кибитки, выкапывают ямины и зарываются в вязкую, насквозь пропитанную солью грязь. Этой лечебной грязью пользуются по-разному. Иные лежат подолгу, до полного изнеможения, другие — умеренно. Важно не уснуть невзначай, разомлев, разморившись, в грязевой яме. Выбравшись из ямины, больные смывают грязь в больших чанах с чистой пресной водой, тепло одеваются, потом отдыхают в кибитках, потягивая горячий бульон из свежего молодого мяса. Все тело прошибает пот, мышцы расслабляются и приятно ноют, кости будто плавятся, соль пропитывает все клетки, изгоняя, вытравливая простудную хворь. Многие болезни излечиваются здесь. Для лечения выбирают обычно самые знойные летние месяцы. Как подует раскаленный суховей, так и начинается паломничество на лечебные грязи Карикена…

Ошакбай спустился в низину. Внимание его привлек куст черного караганника неподалеку, вернее, не столько сам караган, сколько желтоватый степной колючий тростник, росший рядом. Эти растения никогда вместе не растут. Ошакбай вгляделся пристальней и вдруг ясно увидел, как промелькнул в кустах лошадиный хвост. Потемнело в глазах у батыра, все поплыло. Сомнений не было: вот она, лихая беда!

«Так вот он где, одинокий скакун с барабанами на луке!» — подумал Ошакбай. Он зажал шенкеля, пустил коня рысью по склону. Седло заскользило вперед, под ногами темнели опасные ямины-колоды, но Ошакбай уже ни на что не обращал внимания. Он спешил к тому месту, где только что промелькнул лошадиный хвост. Надо было не мешкая и во что бы то ни стало поймать таинственного предвестника беды.

За спиной уже заходило солнце. Багрово-красные лучи пронизывали кусты черного тростника, ярко отражаясь на пластинах и украшениях сбруи безмятежно дремавшего меж ними скакуна. На передней луке барабанов Ошакбай не заметил. «Видно, оборвались завязки», — подумал он. Пригнувшись к гриве, батыр понесся вперед галопом, но конь в кустах не запрядал даже ушами, не шелохнулся, и это еще больше удивило и насторожило Ошакбая. В потоках красных предзакатных лучей он подъехал почти вплотную, на расстояние курука [23] Длинный шест с петлей на конце для ловли неприрученных лошадей. , осадил коня на всем скаку и похолодел. Волосы зашевелились на голове…

Из-под коня, спокойно стоявшего в кустах, неуклюже поднялся громадный человек и, неожиданно метнувшись к нему, схватил скакуна Ошакбая под уздцы. Скакун дико заржал, попятился назад, встал на дыбы. Ошакбай одной рукой вцепился в гриву, другой судорожно выхватил из-под бедра копье и ударил древком по рукам нападавшего.

Высвободившись из цепких рук неизвестного, скакун отпрянул в сторону и понес. Однако его тут же настигла стрела, вонзилась в брюхо до основания, и конь рухнул на всем скаку. Ошакбай не успел даже вытащить ногу. В то же мгновение точно из-под земли выросли пятеро верховых и стали его окружать. Он отчаянно рванулся, высвободил ногу, но копье с треском сломалось. Батыр еще не успел сообразить, что случилось, как жестким арканом захлестнуло ему горло. Он, однако, устоял на ногах и, обеими руками растягивая волосяную петлю, побежал вслед за всадником, волочившим его на аркане.

Теперь у него оставалось лишь одно оружие — небольшой, старинной формы, кривой нож за поясом. Он лишь вспомнил о нем, но дотянуться сейчас до него не мог. Петля затягивалась все туже, теснила дыхание, перед глазами заиграло-поплыло многоцветное марево. Пятеро всадников сбили его, повалили, скрутили, заломили руки и лишь после этого сняли с шеи аркан. Потом так же быстро его подсадили к хвосту лошади, привязали к седлу.

И тут он увидел, как яростным галопом мчится к нему Баршын. Еще издали увидела она беду, вскрикнула пронзительно, по-бабьи, и поскакала кругами, не смея подступиться к насильникам. Она плакала в голос, звала на помощь, слала проклятия на подлых врагов. Отчаяние любимой еще больше подстегнуло ярость батыра. Он напрягся и, со страшной силой рванув аркан, освободил руку. Медлить было нельзя. Безоружный, пеший он не сможет сладить с шестерыми: сам погибнет и Баршын погубит.

Ошакбай выхватил небольшой кривой нож. Громадный человек, почувствовав неладное, обернулся. Батыр одним ударом вспорол ему грудь, и тот взревел, завалился назад грузно, обливаясь кровью. Ошакбай попытался столкнуть его с седла, но это не удалось — мертвец лежал камнем. Тут-то и настигла Ошакбая арканная петля вторично, змеей обвила шею.

Задыхаясь, крикнул батыр возлюбленной:

— Спасайся! Если не вернусь через три дня, считайте, что я погиб. Чтобы люди знали мою могилу, захороните вот этот палец!

С этими словами он приложил большой палец левой руки к седлу, ловко отсек кривым ножом и швырнул Баршын. Она поймала на лету окровавленный отрубок. Двое спешно влетели в седла и пустились ей вдогонку. Казалось, только теперь храбрая воительница осознала всю опасность. Круто повернула скакуна и, не переставая кричать, помчалась во весь опор. Павшим в траву камнем исчезла она в надвигающихся сумерках. Выкрикивая страшные проклятия, преследовали ее двое.

Оставшиеся трое легко подмяли полузадушенного Ошакбая, придавили коленями и топтали его, точно войлок катали. Они вновь связали его крепко-накрепко сыромятными чембурами. Мертвый верзила так сильно зажал шенкеля и вцепился в гриву, что его лишь с превеликим трудом, протаскивая под него камчи, кое-как стянули с лошади. Насильники обливались потом, кряхтели, ругались, как кокпарщики при козлодрании. Ошакбай ахнул, узнав в убитом того самого джунгарина, с которым сражался на соревновании батыров. Остальные не были похожи на джунгар. По одежде, доспехам, конской сбруе они больше смахивали на монголов, хоть и не были монголами. Долговязый, чернолицый — должно быть, главарь шайки — яростно поплевал на ладони:

— Не мой аркан, лежать бы всем вам со вспоротыми брюхами. А эти псы, что погнались за сучкой, вижу, тоже вернутся высунув языки!

Так обычно выражаются люди из разномастных пограничных племен, обитающих в Джунгарии, между северными отрогами гор Алатау. Теперь Ошакбай убедился, что разбойники — не кипчаки. Главарь шайки между тем бранил всех подряд:

— Презренные трусы! При виде какого-то кипчака уже в штаны накладываете. Юлите задами, точно верблюд, через которого перепрыгнул тигр!

В этом главарь был, несомненно, прав. Если через лежащего верблюда перепрыгнул однажды тигр, этому животному приходит конец. То ли со страху, то ли по какой-то сверхъестественной тигриной воле верблюд становится вялым, хилым, как бы больным. Он чахнет на глазах, и опытные верблюжатники предпочитают в таких случаях пустить бедную скотину на мясо.