Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Погонщик снова умолк. Никакой твари возле него не было видно.

— Позовите почтенного Пакыриддина.

— Пусть он посмотрит.

— Как-никак потомок святого. Да буду для него жертвой!

Пришел Пакыриддин, подоткнув полы чапана на поясной платок. Чуть поодаль темнела чащоба саксаула. Переплетенные корявые корни торчали из-под земли. Там лежал без движения погонщик, похожий на растянутую на колышках шкуру. Мудрый писец попросил поднять факел повыше. Он передернулся, увидев тускло блестевшие в отблесках пламени кольца, в несколько раз обвившие тело несчастного погонщика. Пакыриддин с трудом разжал губы:

— Здесь обиталище змей… Бедный джигит нарвался на хозяина — громадного удава. Убить его можно, лишь поразив в голову.

— Астафиралла! А где она, голова чудовища?!

— И то хорошо, что не жалит.

— Давайте больше огня, окружим гада. Из кустов послышался слабый голос:

— Ради аллаха не приближайтесь! Да-а-а-вит… Пакыриддин остановил караванщиков:

— Не подходите! А то задушит его невзначай. Стали думать, как спасти товарища, попавшего в беду. Поджечь саксаул? Но вместе с удавом может сгореть и погонщик. Амин ад-дин Хереви вскинул было лук, но покачал головой и снял стрелу с тетивы.

— Видна только часть удава. Стрела пронзит его и угодит в грудь джигита. Да и не убьешь такую живучую тварь, если не попадешь в голову, — сказал он.

Начали приглядываться: где же она, голова? Но стоило приблизиться на шаг-другой, как погонщик начинал хрипеть в предсмертных муках:

— Не подходите… Душит, душит!..

Вновь остановились, озадаченные, растерянные. Пакыриддин дал совет:

— Подождем до рассвета. Ночью нам с удавом не справиться.

Караванщики ушли к своим верблюдам, оставив товарища на ночь в тисках удава под саксаулом, однако переговаривались с ним до полуночи. Погонщик говорил, что страшный обруч немного разжался и ему легче стало дышать. Он вспоминал своих детей, оставшихся сиротами при живом отце, говорил о жене, напрасно дожидающейся мужа, жаловался на свою судьбу, на печальную долю вечного скитальца.

Пакыриддин крепился из последних сил, стараясь не уснуть, но долгая и опасная дорога, бесконечные испытания и страхи все же вымотали его, и он перед рассветом забылся в коротком, тревожном сне. Приснилось ему, будто все вокруг замерло. Не фыркали лошади, не жевали свою жвачку верблюды, не слышно было дыхания сморенных усталостью погонщиков. Царила зловещая тишина, и казалось, остался он один во всем этом необъятном, выморочном мире. Сердце от ужаса подкатывалось к горлу, голос исчез, страх сковал его. Задыхаясь, Пакыриддин проснулся, оторвал отяжелевшую голову от седла, прислушался.

Где-то очень далеко трезвонил жаворонок, но вскоре и он умолк. Пакыриддин встал, огляделся. Действительно, вокруг вповалку спали крепким зоревым сном караванщики. Шелковый полог балдахинов был опущен и тоже не шевелился. Все замерло — ни шороха, ни дуновения. Пакыриддин подбежал к саксаулу, где мучился скованный удавом погонщик. Несчастный, еще недавно громко жаловавшийся на судьбу, теперь лежал тихий, в странно застывшей, вытянутой позе. В предчувствии недоброго сжалось сердце старого мудреца. Он подошел ближе, уже не думая об опасности, и опешил. Удав бесследно исчез, а погонщик был недвижен. Пакыриддин поднял его руку, чтобы пощупать биение крови в жилах, и увидел под рукавом чапана большую дыру. Вон где, оказывается, спрятал голову удав, защищаясь от острой стрелы Амин ад-дина!

Караванщики проснулись, переполошились. Убедившись в случившемся, они в ужасе схватились за вороты. Вспомнили ночной разговор горемыки и прослезились, кто-то запричитал в голос, и поплыл над дикими зарослями поречья скорбный плач. Со всеми возможными в пути почестями похоронили бесславно погибшего караванщика. На Великом Шелковом пути появился еще один неведомый холмик. И будет он привлекать взор и навевать тягостные думы, пока знойные ветры и пустынные ливни не сровняют его с землей…

Город Бас-сагин оказался на расстоянии конных скачек. Пока караван вытянулся привычной журавлиной цепью и последние верблюды вышли на большую дорогу, головная часть уже ликовала, увидев издали белевшие на солнце, словно чайки на отмели, торжественные купола. Город, залитый лучами утреннего солнца, казался особенно красив. Двойные крепостные стены окружали его. Внешняя, правда, была обыкновенным древним глиняным дувалом. Зато вторая оказалась из белого жженого кирпича и очень высокая. В разных местах стены зияли бойницы. Возле ворот виднелись на ней темные пятна, пробоины, вмятины, трещины — следы кровавых побоищ.

Омар-ходжа, стоя у обочины дороги вблизи городских ворот, взирал на медленно проплывавший караван, поджидая его конец. К нему подъехал Амин ад-дин Хереви. Осунулся, потемнел лицом за эту ночь батыр. Караван-баши задал ему неожиданный вопрос:

— Ты смог бы сразить стрелой с такого вот расстояния вот того сторожевого на вышке?

Батыр внимательно пригляделся.

— Монгольская стрела — крылата. Долетит-то она долетит. Но пробить кольчугу не сможет. Другое дело — кипчакский лук. Стрела, пущенная из него, продырявит этого человека насквозь!

Батыр озадаченно смотрел на караван-баши, не понимая смысла вопроса.

Посольский караван, струясь, точно четки в руках правоверного, вступил в город и остановился возле караван-сарая в северной его части. Началась обычная для привалов суматоха. Здесь, на площади, за громадной оградой, шумело-гудело беспокойное племя путешественников. Вдоль каменистого ручья на расстеленных паласах сидел, беседовал, потягивал чай, лакомился восточными яствами пестрый люд. Другие хмуро — будто смертельно обиделись на весь город — вьючили верблюдов, связывали тюки, озабоченно готовились к дальней дороге. Большую часть площади занимал базар. Иноземные купцы, развязав тюки, разложили свои товары. Чего только здесь не было — глаза разбегались! Толпа восхищенно разглядывала пестрые шелка, плюш, бархат, атлас, диковинные прозрачные ткани, золотую и серебряную посуду, ювелирные изделия из яхонта, сапфира, коралла, топаза и других невиданных в этих краях драгоценных камней. Даже обозревать все это доставляло удовольствие.

Разнаряженные, самодовольные купцы, удачно продав мускулистого и сильного, как дромадер, раба или легкую, как перышко филина, рабыню-девственницу, важно прохаживались, насытившимся волком оглядываясь вокруг, гуляли между бесчисленными караванами. Найдя в толпе пройдоху-делдала, купец перемигивался с ним, переглядывался, перешептывался. Договорившись наконец, оба кивали головами, улыбались, били по рукам. Бывало, что из-за нескольких дирхемов дело расстраивалось. Тогда делдал и купец были готовы испепелить друг друга, съесть живьем, с потрохами. Из их ртов исторгались цветистые ругательства и проклятия.