Феликс Суркис - Сотворение мира

Мамонт выискал себе на земле опору, оттолкнулся задними ногами и, как в цирке, сделал стойку, балансируя на кончике хобота. Экки изо всех сил вцепился в шерстяные джунгли его загривка, уперся пятками, но шея мамонта оказалась чересчур широкой, чтобы сжать ее как следует, он не удержался и кувыркнулся головой вперед в талый снег…

Койка вывернула Экки в ванну, и сон мгновенно слетел с него. Студеная вода омыла тело, жаркий циклон высушил. Дно тут же поддало мальчика под ноги, и он ласточкой впорхнул в успевшую освободиться от простыней койку. Тотчас над ним захлопотали резиновые лапы с присосками, сжимая и растягивая его по всей программе силового массажа.

Он спокойно дождался окончания процедур, а пока одевался, каюта стала голой и просторной — со слепыми поверхностями инзора на двух стенах, с решеткой бытового комплекса на третьей и с куском пейзажа от пола до потолка на четвертой. Пол и потолок тоже были задействованы: над головой по суточному графику разгоралось и меркло искусственное небо, а под ногами беззвучно дышал вентиляционно-поглотительный ковер. И неудивительно: в кубике с ребром в три метра не мог торчать без дела ни один гвоздь. Даже картина выполняла ответственную задачу: служила своеобразным календарем, сменой лета, осени, весны и зимы отсчитывая в звездолете годы.

— Привет, гора! — сказал ей Экки.

Гора молчала.

Он включил инзор, но на экран смотреть не стал, а, присев на корточки, следил, как из-под решетки с кряхтением выползает накрытый стол. Стол метнул салфетку, окрутившую мальчика вокруг шеи. Из кастрюльки выбулькнули два яйца, шлепнулись в гнезда подставки. Пододвинулись запотевший стакан апельсинового сока и бездонная на взгляд чашечка черного кофе.

Начал он, само собой, с тостика, и мама на экране укоризненно покачала головой. Но ведь он сидел спиной к экрану — делал вид, что ее не замечает. Такая игра идет по утрам с тех пор, как его отселили в отдельную каюту. А ему по-прежнему хочется очутиться по ту сторону миража-экрана, хочется потереться о мамино плечо… Стыдные мысли для десятилетнего парня!

Он приподнял чашечку вместе с блюдцем и выплеснул кофе в рот. С разгона проглотил, обжегся, закашлялся, погонял воздух между щеками.

— Экки! — возмущенно прикрикнула мама. — Что за манеры? И кто будет сок пить?

— Здравствуй, мамочка, — беспечно ответил Экки. — Как спалось?

Он промокнул губы салфеткой и только после этого развернулся лицом к экрану.

Экран вмещал два изображения. На одном завтракали родители, рядом давилась манной кашей четырехлетняя Руженка, в глубине над полом плавала люлька с Джоником. На втором было жилище Симона — старшего брата Экки. Сегодня он вырядился в парадную штурманку и, значит, сразу после завтрака собирался с видеовизитом к командиру.

Они всегда сходились по утрам вот так, всей семьей, хотя соседствующие в инзоре каюты совсем не обязательно примыкали друг к другу в пространстве корабля. Точное расположение кают знали лишь инженеры Техцентра.

— Доброе утро, папа. Салют, сестренка. И ты, брат! — поздоровался Экки.

— Здравствуй, мой мальчик, — откликнулся папа. — Ты сегодня немножечко опоздал. Минут на пять, а?

— Папа, ну куда теперь-то спешить? Мы подлетаем к Аламаку и не сегодня-завтра высадимся на хорошенькой планетке.

— Скажи лучше честно — мамонта досматривал! — поднял голову Симон.

— А ты еще откуда знаешь? — с подозрением посмотрел на него Экки.

— Электрончики нашептали, которые у тебя ночью под подушкой шастали…

— Ах ты, вредина! — Экки хлопнул себя по лбу. — А я думаю, с чего вдруг такой замечательный сон привиделся?

Он приоткрыл переборку, извлек из кармашка в изголовье капсулку экзосна, шутливо погрозил брату кулаком:

— Погоди! Я тебе такое нарисую! Руженка решила, что настала очередь и ей вставить словечко. Она напыжила толстые щеки с ямочками и, всюду заменяя «л» на раскатистое «р-р», пропела:

— Ртом, — машинально поправила мама.

— А тогда нескр-радно пор-ручится, — не согласилась Руженка.

— И так ни складу, ни ладу, — съехидничал Экки, и мама укоризненно качнула головой:

— Экки! Зачем ты обижаешь младшую сестру?

— А пусть не дразнится.

— А ты… А ты… Макар-рона с гр-разами — вот ты кто!

В это время захныкал Джоник. Отец сразу сделался суетливым и беспомощным, а мама, оттеснив всполошившуюся электронную няню, выхватила малыша из люльки. Экки возня с младенцами не интересовала. Он торопливо прожевал яичный желток, окликнул поднявшегося из-за стола Симона:

— Ты надолго к командиру?

— Как начальство прикажет. Сам понимаешь — служба!

— Я хотел потолковать с тобой об Аламаке. Думаешь, доброе солнышко из него выйдет?

— Спроси что-нибудь полегче. А еще лучше — забудь пока о нем… Ну, хорошего тебе дня.

Симон помахал рукой, кивнул в сторону родительской каюты — мама, пеленавшая Джоника, лишь издали виновато ему улыбнулась, — и отключился. Руженка сделала последний чудовищный глоток, крикнула в погасшую половину экрана: «Сим, не забудь прислать мне медвежонка, ты обещал!» — и тоже потопала отключаться. Экки ладонью смел яичную скорлупу в открывшейся посреди стола зев мусороотвода, в соседнюю горловину запихнул кучей грязную посуду, услал стол в стенку.

До работы оставалось минуты четыре, не больше. Поболтать с Лолой он, к сожалению, не успеет. А вот сказать ей доброе утро как раз времени хватит.

— Лола, к тебе можно? — спросил он, соединяясь, но не зажигая изображения.

— Конечно, я тут.

Ох, Лолка! Как будто она может покинуть свою каюту. Да ведь, если верить Игорюхе Дроздовскому, они же по индивидуальной мерке строятся! За пределы жилища только инзор и заглядывает, так что остальная часть корабля известна каждому лишь вприглядку.

Но Лола есть Лола. «Я тут» — и все. И нечего задумываться. И по-другому она говорить не хочет. Она сидела у рабочей ниши, орудуя сразу двумя пинцетами. Руки ее двигались резво, слаженно — она не очень-то обращала внимание, чем они там занимаются. Перед нею скользила конвейерная лента с широкими кюветами в четыре ряда, а в них — дальняя родственница хлореллы из регенерационно-пищевых камер корабля. Посмотришь на летающие Лолкины пальцы — делать нечего! Однако же вот Лола работает с этой водорослью — чего-то прищипывает, прореживает, отсаживает пустоплод, отбирает на анализ стебли, и ни один автомат приспособить для выполнения этой работы до сих пор не удается.

— Привет, Экки. Как от тебя кофе пахнет! А я сегодня какао заказывала.