Песах Амнуэль - Я помню, как убила Джоша

Неважно.

Она оделась и вышла из дома. Утро было солнечным и тёплым. Какое в Лондоне замечательное лето — если бы время остановилось в июле, если бы Земля не крутилась вокруг Солнца и не подставляла ему в разное время разные бока… или не поэтому меняются времена года? Если бы ничего в жизни не менялось… Насколько легче было бы жить на свете.

Может, Кен был прав и нет у неё ложных воспоминаний?

Убила? Да. Не убила? Тоже верно.

Странно всё это.

Глупо ли?

До Рассел-сквер Эйни поехала на метро, час пик закончился, но людей в вагоне было ещё много, лучше пересесть на автобус, но тогда она точно не успеет, ей ещё на тридцатом ехать три остановки.

На выходе она едва не столкнулась с двумя восточного вида парнями и посторонилась, уступая дорогу. Эйни не любила арабов, китайцев, японцев… нет, японцев она терпела, а вот арабов и негров… Не политкорректно, и что? Она же никому не рассказывала, хотя и не была в этом точно уверена. Могла забыть.

Двое парней внимательно на неё посмотрели, один вошёл в холл станции, а другой остался стоять, у него висела на плече внушительных размеров сумка, и Эйни подумала, что уже видела этого человека. Точно видела, но когда и при каких обстоятельствах? С ним было связано что-то неприятное… Она не помнила — что. Видела она этого парня вчера? Вроде нет, ни в одной, ни в другой памяти. Но всё равно ей казалось…

Она остановилась у магазина готового платья, смотрела в стекло витрины на отражение улицы, парень, похоже, медленно шёл за ней… или просто ему тоже нужно было в ту сторону?

Переждать, пока он пройдёт? Неприятный тип.

В памяти возник сбой, это с ней бывало, она вдруг не то чтобы вспоминала, она знала, что этого с ней не происходило, но всё равно всплывало… дежа вю… так это назвал Кен: будто уже была она где-то, видела…

Надо рассказать доктору Шеррарду, ему будет интересно, он непременно за это ухватится. «Знаете, — скажет она, — на самом деле у меня не две, а много памятей. Две — как широкие реки, текущие из прошлого по своим руслам, а есть ещё ручейки, болотца, наступаешь в них неожиданно, вспоминаются изредка какие-то картины, которые не знаешь с чем и сопоставить в жизни»…

Где она видела этого парня?

Подошёл тридцатый автобус, и Эйни поднялась на второй этаж, надеясь, что араб не станет тащить наверх тяжёлую сумку. Он и не потащил, сел у двери, Эйни видела под лестницей его вытянутые через проход ноги.

Если хорошенько подумать… Эйни выдавливала неподатливое воспоминание, как пасту из тюбика. Образ молодого араба становился всё более чётким…

Господи!

Эти ботинки. Араб уже сидел в том же тридцатом автобусе, и такая же сумка лежала у его ног. Они вдруг посмотрели друг другу в глаза. Господи, как она могла забыть этот взгляд?! Всё-таки с памятью у неё не совсем порядок, если она хотя бы на минуту забыла взгляд человека, говоривший на чистом английском: «Ты ещё жива? Скоро ты будешь на том свете», так и сказал, молча, и ей стало страшно. Автобус подходил к остановке, и она быстро прошла к двери, может, надо было сказать кондуктору, но взгляд сверлил её в спину, подгонял, и она спрыгнула с подножки, когда автобус ещё не успел остановиться, кондуктор что-то крикнул вслед, а она отбежала к витрине магазина, сердце колотилось, автобус отъехал, вырулил на Тевисток-сквер, и в это время…

Господи!

Больше она не помнила, да и это воспоминание смялось, схлопнулось, втянулось в глубину легло на свою ниточку памяти, это было совсем недавно, если она помнит так ярко.

Эйни смотрела на ноги, торчавшие поперёк прохода, на сумку, к которой наклонился парень; он, видимо, почувствовал её взгляд, хотя в такие секунды человек, скорее всего, уже ничего не видит, не слышит, не понимает.

Взгляды встретились, и молодой араб улыбнулся.

Эйни приподнялась на сиденье. Не успею.

Господи…

Я так и не узнаю, убила ли я Джоша.

— Эй, вы там! — крикнула Эйни, но её слабый голос никто не расслышал в грохоте взрыва.

Рисунки Дмитрия Некрасова.