Аланка Уртати - Кавказские новеллы

Они пришли принять то, что она приготовила для них за много дней и ночей. Осеннее изобилие продуктов матери-земли, поданное руками красивой женщины, не оскверненной никакими пороками, недоступной ни одному мужчине.

Вот пришли они и сели каким-то своим порядком, по старшинству и достоинству. Она молча наблюдала за их торжественным расселением, как в палате общин. За спинами старших встали младшие, готовые служить им, чтобы они не испытывали никаких неудобств: не остывала еда, не пустели бокалы.

Пожалуй, не лучший момент наблюдать за ними, еда не самое красивое занятие мужчин, но держатся они с достоинством за столом, ничего не скажешь.

Хозяйничали мужчины сами, ей не должно было вмешиваться, и она могла предаваться своим мыслям. Медленно продвигаясь невдалеке от одного конца бесконечно длинного стола, составленного из досок, к другому, она украдкой всматривалась в лица, изучая их.

Смотрела на них с интересом, как будто видела впервые, будто попала на планету, населенную только мужчинами. Кто были они все, зачем созвала она их в свой дом, устроив для этого пиршество, зачем забила в колокола своего одиночества?!

На это мог, наверное, ответить Святой Георгий, но его-то не было видно здесь. Мелисса окинула внимательным взглядом весь двор, заполненный до отказа, как будто мужчины из ее жизни, все, кого она могла встретить за свои тридцать пять лет, собрались здесь, чтобы она могла выбрать одного их них.

Возможно, так оно и было. Вот седой, породистый, как горный тур, он мог поразить ее воображение, когда ей было пятнадцать лет, тогда он было молод и очень красив, она помнила его. Он и сейчас красив. И даже сейчас они могли быть парой. Вдруг он представился ей в роли мужа – что бы он хотел съесть за ужином?

Любой из них, кто сейчас с аппетитом поглощал еду за праздничным столом, с таким же аппетитом мог съедать ужин, приготовленный красивой Мелиссой, – эдакая статуя у плиты готовит вкусную еду, смотреть одно удовольствие, где только глаза у всех мужчин?!

Но они едят и пьют, в последовательности произнося тосты, которых всего девяносто восемь – тост за Святого Георгия в этот день их главный тост. О женщинах они не вспоминают.

Потом они приблизились к тосту за изобилие стола, чтобы оно никогда не иссякало, вовеки вечное изобилие. Последним был тост за порог этого дома, чтобы чаще переступали его гости. И чтобы в этом пожелании не прозвучало непристойности, касающейся дома одинокой женщины, они тут же, в тосте, предостерегли, чтобы никакой гость не оскорбил этой чистой женщины.

Для Мелиссы прозвучавший тост означает возвращение кого-то одного из всех. Но кто же он? О нет, она не расставляет силков из обильной пищи, она честно и мужественно созвала всех, но, как у девочки, замирает сердце – кто же станет суженым из всех?

– Интересно, повсюду они одинаковы – мужчины? – задала бы она вопрос Святому, и у нее еще оставалась масса вопросов.

Праздник был в разгаре, его венчали застольные песни, посвященные Святому Георгию, покровителю мужчин и путников, в частности. Не его ли голос различала она в общем хоре, похожий на голос, дававший ей наставления за сараем?!

Правда, звучал он из груди того, кто выше отметки ничтожества никогда не поднимался в глазах Мелиссы – выпивоха и грубиян. Хотя он никогда не нагрубил ей, но тем не менее на таких в душе Мелиссы было табу – вечное, священное табу порядочной женщины.

Да, для такого Мелисса всегда была недосягаема – в этом заключался смысл или бессмыслица ее одиночества – такой даром не нужен, а лучшего не встретила. Поэтому этот голос ровным счетом ничего не означал. Но, возможно, Святой Георгий и вправду был среди них, как пели они в этот момент.

Вот подошли они к концу своего застолья, высказаны теплые слова благодарности ей, женщине, потрудившейся во имя этого. Что же дальше будет, ждет Мелисса. Все же она единственная женщина, о которой они вспомнили в этот день. Ведь для того устроила она святилище еды покровителю чужого пола, чтобы отыскался покровитель и для нее, не Бог, просто мужчина, но это важней. От Бога ребенка не родишь, она не Мария, да и утром следует просыпаться рядом с горячим телом мужчины, а не с бесплотным духом.

Но тут Святой Георгий собирает свое стадо и уводит по дороге. Увел их, наевшихся, а значит, слепых и глухих – правду ли говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?! Она наполнила множество желудков, не найдя ни одной дороги к сердцу.

Ее мог бросить только один мужчина, но она, опять же в гордыне своей неосознанной, посягнула на целое стадо неразумных, и в том, что она обманута и покинута сразу всеми мужчинами, увидела окончательное предначертание на всю жизнь.

– Ах, сказала себе Мелисса, – их покровитель такой же, как они, не может быть, чтобы женщина была сотворена из ребра мужского, как полагают они. Женщина больше, чем мужчина, со всеми его ребрами вместе взятыми.

Так она стояла, потрясенная, пока они уходили вслед за седым красавцем, который не обратил на нее внимания ни тогда, когда ей было пятнадцать лет, ни теперь, в расцвете ее женской красоты.

Ей не пришло в голову, что тогда она была слишком молода, сейчас же он слишком стар. И она, ощущая на пересохших губах горький привкус отчаяния, осталась совершенно одна среди грязной посуды и объедков, к которым слетались птицы, и собаки со всей округи уже хрустели костями под столом.

Но оказалось, не всех забрал Святой Георгий, обронив одного под раскидистым платаном во дворе – не мог идти от выпитого арака и теперь естественно и просто спал сном сытого и утомленного дружеским застольем мужчины.

Ушел со двора Мелиссы мужской праздник, оставив этот никчемный залог или подарок, привалившийся к вековому платану и осквернявший женщину своим присутствием.

Тщательно отгородившись от всего мира и пьяницы под платаном крепкими запорами на двери, свернувшись калачиком на постели, Мелисса горько плакала, но тут кто-то тронул ее за плечо – как только он проник сюда?

– Ты Святой Георгий? – спросила она, ослепшая от слез, но с волшебной надеждой.

– Георгий, – ответил он. «Но далеко не святой» – это он подумал про себя, вспомнив, как однажды вечером, просто-напросто завалившись за чьим-то сараем, вдохновенно нес что-то в ответ на вопросы, которые вслух никто не задает, разве что наедине с собой…

Голос этот обладал тем таинственным свойством, что ей не хотелось ни тогда всматриваться, кто же скрывался за сараем, ни сейчас – за ее спиной, но хотелось излить голосу всю свою горечь и безысходность.

А тот, кто стоял за спиной, смотрел на рыдающую Мелиссу и видел перед собой не изваянную, словно статуя, а беззащитную, как ребенок, женщину.