Дарья Березнева - Когда растает снег

– Как же так? – пробовал возразить мальчик. – Если я перестану кормить птиц, они улетят и вряд ли вернуться, тогда в твоём садике никогда не наступит весна!

– Вздор! – закричал старик. – Где это видано, чтобы слуга своему господину перечил! Поступай, как я велю тебе, а не то… – и он со злобой сжал кулаки.

На следующее утро, проснувшись рано, богач выглянул в окно, чтобы проверить, как мальчик исполняет его приказ, и увидел, что маленький садовник продолжает кормить птиц как ни в чём не бывало. Разгневанный хозяин велел немедленно позвать к себе мальчика и, когда тот впопыхах прибежал к нему, накинулся на него.

– Экий мерзавец! Как ты осмелился нарушить господскую волю?! – старик был вне себя от злости. – С сегодняшнего дня ты больше не служишь в моём доме, можешь убираться на все четыре стороны!

Однако тут же пожалел о сказанном. Он раздумал прогонять его, ведь мать садовника была хорошей прачкой и ему стало жаль терять такую работницу.

– На этот раз я прощаю тебя, – сказал богач мальчику. – Ты можешь остаться здесь, но в награду за свой поступок ты получишь от меня пятьдесят ударов плетьми!

Едва живого, принесла молодая прачка своего несчастного ребёнка в бедную чердачную комнатушку, после чего все усилия приложила к тому, чтобы её сын поскорее выздоровел: окружила его материнской заботой и любовью, ночами просиживая у постельки больного. Вскоре мальчик пошёл на поправку и рассказал матери, за что потерпел наказание. Вызнав, что хозяин приказал высечь его за доброе дело, женщина упала на колени и со слезами молила Бога о наказании для бессердечного изверга. И слёзы её и молитва были услышаны небом.

Когда на землю спустилась весна и всюду зазвенела капель, садик богача по-прежнему стоял заснеженный. Теперь проходящие мимо люди вместо пения птиц слышали лишь унылое завывание: то метель разгуливала по саду, она здесь отныне была госпожой. Слова мальчика оказались пророческими: птицы покинули господский садик, и весна не могла наступить. Ведь это птицы своим звонким пением гнали холода, без их чудесной песни не приходила весна.

Между тем старый богач захворал. Целыми днями старик не вставал с постели и всё думал над тем, что сказал ему мальчик. «Этот ребёнок колдун и наверняка знает птичий язык, так пусть же скорей прикажет своим друзьям вернуться, тогда мой садик вновь расцветёт», – так он решил и, призвав к себе мальчика, потребовал вернуть ему птиц.

– В моём доме стало уныло, – говорил богач, – даже золото не веселит меня: оно всего лишь холодный металл и потому не вызывает радости, надоело мне также слышать монетный звон. Возврати же мне птиц и этим ты вернёшь единственное украшение дома, мой прекрасный садик. Я заплачý: дам тебе столько золота, сколько ты пожелаешь!

– Мне твоего золота не нужно, господин, – отвечал ему мальчик. – Я ведь предупреждал тебя, что птицы не вернутся больше в твой сад. Ты ж поступил по-своему.

И пришлось богачу отпустить мальчика, ничего от него не добившись. А в ту же ночь состояние старика ухудшилось. И было ему видение. Комната вдруг озарилась светом и в свете этом предстал: Он – высокий, в багрянице, в терновом венце, пострадавший за нас. Стигмы на руках Его и ногах до сих пор кровоточили, оставляя следы на зелёном шелковом ковре. Ступая неслышно, подошёл Он к постели больного и закапали из глаз Его на белые простыни кровавые слёзы. Шёпот, едва слышный, пронизал комнату: «Спасёт тебя та, кого ты обидел, попроси лишь прощенья». И Высокий исчез. Растворился в серо-багровом тумане рассвета. Проснулся богач. (Иль не спал он совсем?) Стал звать, сбежались слуги. Склонившись над изголовьем ненавистного господина, с тревогой спрашивали, чего тот хочет. С тревогой потому, что боялись они, вдруг хозяин их встанет и накажет слуг нерадивых? Он же, разметавшись в своей постели, казавшейся ему теперь раскалённой адской сковородой, стонал в бреду и всё протягивал вперёд руки, будто кого-то звал. Наконец, разобрали: «Птичку! Птичку!» – бормотал он слабеющими губами.

Сейчас же кинулись исполнять его волю и вскоре вернулись. У каждого было в руках по клетке с отчаянно бьющейся птицей. Обставив ими постель богача, говорили: «Вот, мы принесли тебе не одну, а множество птиц». Но старик, приподнявшись и посмотрев вокруг воспалёнными пылающими глазами, воскликнул: «Всё не то! Это не те птицы! Мне нужна серая, маленькая! Тогда, ночью… я не пустил… она улетела… верните!» – и откинулся на подушки. Слуги переглянулись. Старик явно бредил, требовал какую-то серую птицу, пичужку. Они не знали, что делать, чем помочь ему. Забрали птиц и ушли, втайне надеясь, что их господин вскоре умрёт. Всем смерть этого деспота в ночном шутовском колпаке была на руку.

Они ушли, а старик остался наедине с собой, с своими бредовыми мыслями. И всё требовал птичку, птичку вернуть ему. В ушах до сих пор стоял голос Того, высокого: «Спасёт тебя та, кого ты обидел, попроси лишь прощенья». И тут понял он: лишь прощенья! Про прощенье-то он и забыл. Птахи нет, у кого же прощенья просить, кого он обидел? И припомнилось живо: крики, мольбы о пощаде и стоны, истерзанных заживо стоны, вопли провинившихся слуг, забитых по его приказу до смерти плетью. И мальчик-садовник припомнился: его слёзы, истерзанная спина, багрово-синие полосы, кровь. Затем слёзы матери-прачки, её проклятья мучителю сына. Выходило, что перед всеми он был виноват. И, не медля, схватил горе-богач колокольчик, позвонил, прибежали слуги. «Всех! Всех ко мне, сюда! И того мальчика, с матерью-прачкой!» В одночасье все явились: лица бледны, в глазах страх: что случилось? Зачем? Для чего?

Когда собрались, богач сполз с постели, упал на колени, взмолился: «Простите! Все простите, за всё! Виноват!». Поднялось тут волненье, смятенье. Одни отвечали: «Бог простит!», другие хранили молчанье. И вдруг: вновь озарилась комната светом. Появился Он. Уже не в терновом венце, а в короне и мантии царской. Кровь из ран не лилась, и по воздуху двигался Он, ковра не касаясь. Прошествовал величаво к простёртому ниц старику, руки к нему протянул и сказал: «Теперь я тебя прощаю. В знак же прощенья тебе посылаю вот это…» И достал из-за пазухи птичку. Ту самую, серую, маленькую. Достал и – исчез, будто не было вовсе. А птичка осталась. Подлетела она к богачу, зачирикала громко. И почудился в этом чириканье голос Высокого в мантии: «Теперь я тебя прощаю». Богач поднялся (откуда только силы взялись!), к окну подошёл на окрепших ногах и створки раскинул. Серой молнией метнулась птаха к окну, выпорхнула, села на снежное деревце и… запела! На радостный зов её слетелись все птицы и тоже запели. От их весеннего пения лёд стал таять, ручьи потекли, в мгновение ока в саду наступила весна. Слуги стояли, разинувши рты и внимали чуду с восторгом. Неожиданно птаха та вспорхнула над деревцем, поднялась и к солнцу весеннему ввысь полетела. Поняли люди: то необычная птица была: сам Христос или Ангел Его в ней явились.