Аркадий Красильщиков - Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Арест, ложь и провокации стражей порядка, пытки, переполненные камеры, ужасы этапа и лагеря стали для упрямца новым подтверждением его правоты. Мир, каков он есть, мертв – злобен, лжив, жесток. Одолеть мертвую мнимость может лишь сбереженный разум: ценой страшного напряжения Заболоцкий выдержал следствие, он сорвался в физическое безумие, но не признал обвинений. Признать их значило бы усилить фантомное зло.

Знал ли мир такой застенок, в котором играли бы Чайковского и Бетховена, декламировали Пушкина, проповедовали свободу и гуманность?.. Что может сравниться со страной, где воры и взяточники пропагандируют честность, насильники – свободу, палачи – человеколюбие? Растлена не только душа человека. На много лет убито человеческое слово, содержание слов. Красота, честь, свобода – самые пошлые понятия.

«На много лет». Звучит оптимистично. Но законы физики неумолимы. Толпа покорила личность. Множество истребило единицу. Исчезла и сама возможность появления таланта. Ныне мы вновь живем в тоскливом и опасном времени попсы и бунтующей, голодной, злой черни.

Это было, как взрыв на солнце, как чудовищный, фантастический выброс поэтической энергии: Цветаева, Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Заболоцкий…

Фруктовые деревья перед гибелью дают обильный урожай в надежде оставить после себя наследство. Деревья подчиняются инстинкту жизни, им не дано знать, что давно уже нет земли, способной принять и взрастить саженцы. Одинокая фигура Иосифа Бродского – финальный аккорд на поле русской словесности. Вокруг пустота, да и самого Бродского давно уже нет на свете.

Нет хора, нет и солистов. Тишина… Грохочущая тишина.

Роды для романа в стиле Диккенса.

Из воспоминаний доктора Альтшуллера: «…ребенок родился с пуповиной, обмотанной вокруг шеи так плотно, что едва мог дышать. Он был весь синий… Я отчаянно пытался восстановить дыхание младенца, и наконец он начал дышать и из синего превратился в розового… В это время Марина курила и не сводила глаз с ребенка…»

Из письма Марины Цветаевой Борису Пастернаку: «В самую секунду его рождения – на полу, возле кровати загорелся спирт, и он предстал во взрыве синего пламени. А на улице бушевала метель, Борис, снежный вихрь, с ног валило. Единственная метель за зиму и именно в его час».

В несчастной своей гордыне Марина была уверена в уникальности, в гениальности всего того, что исходило из ее плоти и духа. Матери вторит дочь. Из письма Ариадны Эфрон, старшей сестры Мура: «Брат мой толстый (тьфу, тьфу, не сглазить), совсем не красный, с большими темными глазами. Я удивляюсь, как из такого маленького может вырасти большой! Он счастливый, так как родился в воскресенье, в полдень, и всю жизнь будет понимать язык зверей и птиц, и находить клады».

Странностью Марины Цветаевой была любовь к Бонапарту. Она и сыну приписывали родовые черты несчастного императора.

Борис Пастернак получит фотографию младенца – Мура и ответит Цветаевой так: «Нелегко далось мне это молчание. Особенно больно открыть его вслед за получением Муровой карточки и не успеть сказать тебе, как он великолепен в своей младенческой надменности и насквозь, действительно, наполеонид».

Трудно увязать характер романтика вселенских драк с волшебной способностью понимать язык «зверей и птиц», но таким было время Марины. Время высоких надежд и преклонения перед грубой силой.

Она не умела жить. Не была купцом своего таланта. Не умела ладить с людьми и со временем, в котором ей довелось родиться. Не умела зарабатывать деньги и устраивать свой быт. Поэтический гений – посох для путешествий в бесконечность, но он не способен спасти от ухабов и пропастей обычной земной мороки. Сын Марины все видел, все понимал, но он был человеком порядка, нормы и рассчитывал протянуть свои дни до глубокой старости.

Мур (Георгий Эфрон) писал в дневнике: «Мать абсолютно не умеет организовывать подобные устройства и, хотя у ней много доброй воли, все делает – в этом смысле – шиворот-навыворот, каждоминутно что-нибудь теряет, и потом приходится это искать… При ее хозяйничанье у нас никогда не будет порядка… Впрочем, я ее не виню, – она из тех людей, которые пытаются, при полном отсутствии данных, успешно что-нибудь осуществить, пытается чистосердечно, но у них ничего не выходит и не может выйти».

«Все только устраиваются, когда же начнут жить?» – писал Лев Николаевич Толстой. Марина Цветаева жила, но не умела устраиваться, потому и погибла раньше срока, может быть, и потому оказалась в петле, что не хотела пережить своего сына, умевшего ладить с проклятой жизнью.

Ладить – не значит успешно устраиваться в ней. Отравленный идеологическими клише, он был далек от подлинных радостей жизни, презирал их: «Эти рассуждения вполне совпадают с моими воззрениями: иметь наслаждение с женщиной, но не иметь детей. Есть, конечно, презерватив, но с презервативом вряд ли интересно… Он и она любят друг друга, и кончается тем, что выходят замуж. А потом – конец. Ну и подразумевается, что у них будут “детки”. Или они об этом не думают, а неосторожно предаются страсти, а потом ходи, как дурак, с женой с огромным животом. Нет, избавьте! Действительно, какая дилемма: не утоляй жажды женщины, или спи с проститутками, или – женись, познай любовь, а потом – живот, роды, пеленки, крики ребенка и отупение матери и т. п.; такая дилемма неприемлема для современного человека».

Георгий Эфрон – герой своего страшного века. Века смертей, а не рождений. Его мысли, его чувства в эгоизме своем искренни, безумны и страшны, как была страшна мораль, навязанная населению страны советов: «Но мне бы хотелось знать следующее: с точки зрения коммунистической морали имеем ли мы право вкушать свое удовольствие от женщин, “которые тоже этого хотят” (конечно, принимая все необходимые меры предосторожности, чтобы не было детей). Законно ли это с точки зрения коммунистической морали?»

Время от времени Всевышний занят иными планетами, нам неведомыми, а на земле воцаряется сатана. Нечистый только и ждет этого момента, нетерпеливо потирая сухие и горячие ладони. Господь отворачивает Свой невидимый лик, и одно лишь солнце начинает согревать моря, озера, реки и пустыни земли, но жар светила не в силах разогнать леденящий холод жестокости и ненависти.

Приняв хозяйство, Князь Тьмы все закручивает по-своему, искушая род людской злом. Он все путает, ставит с ног на голову. Он так шутит, издеваясь над слабым родом потомков Адама и Евы. Он заставляет поверить, что белое это черное, а дважды два – пять. Он, мастер гипноза, сбивает человечество в обезумевшие толпы и бросает толпы эти на штурм мифических крепостей. Он… Будь он проклят! Но – ни в чем не виноват Сатана. Его прихода ждет худшее в человеке Дьявола зовут и ждут сами люди, утопая в тоске пошлости… Некому остановить их, они и бегут в восторге навстречу вестнику смерти, вопят радостно, подбрасывая в небо головные уборы и швыряют цветы к ногам Дьявола…