Игорь Соколов - Как моя жена изменяла мне (сборник)

Во время гонок все гонщики от нее так и шарахались, дорогу ей со страху уступали! Ведь если втемяшится в кого, то все, насмерть! А ей все нипочем! Боятся, говорит, Иваныч, значит, уважают! Однако, бывает и так, что на одного бесстрашного гонщика другой отважный герой находится, и вот они едут, бедные, и каждый другого объхать норовит, да так чтоб испугать до усрачки, да только никто из них даже глазом не моргнет, едут как сумасшедшие и врезаются, значит, друг в дружку, да со всего маху, так вот и стала моя женушка инвалидом, ну, а тот гонщик сразу же Богу душу отдал! Ее даже судить за это хотели, но потом раздумали, да и автогонка-то дело очень серьезное, в этом спорте обязательно кто-то кого-то убивает, это у них как естественная убыль в торговле заранее уже предусмотрена!»

– Ну и ужасти ты мне нарассказал! – вздрогнула Ксения, но Иван Иванович не дав ей как следует испугаться, тут же повернул ее мысли в другом направлении, быстро расстегивая на ней под платьем лифчик. Ах, Иван Иваныч, ах, большой проказник!

Так бы они и встречались всю свою сознательную жизнь, но однажды Ксения совершенно внезапно для себя встретила Ивана Иваныча идущего под ручку с полноватой блондинкой, выше его самого аж на целую голову.

– Иван Иваныч?! Вы куда это и с кем это?! – опешила от удивления Ксения.

– Как куда, как с кем?! – возмутилась блондинка, – домой и с женой, милочка!

– Никакая я вам не милочка! – разгневалась ни на шутку Ксения, – только я знаю, что у него жена инвалид и бывшая гонщица!

– А может уборщица?! – нервно засмеялась блондинка, и тут Ксения увидела испуганно бегающие глаза Ивана Иваныча, быстро прижавшего указательный палец к губам, и все поняла, и гордо вскинув свое разочарованное лицо, пошла дальше, и с тех самых пор она больше не видела Ивана Иваныча, и он у нее не появлялся.

– Наверное, разлюбил, скотина! – прошептала Ксения, чокаясь бутылкой со своим зеркальным отражением, и жадно глотая крепкую «Мадеру», ну и наплевать!

– Может, тебе и наплевать, а мне нет! – прошептало в ответ ее тоскующее подсознание. И тут по неизвестным ей самой причинам, она взобралась на подоконник, раскрыло окно, и прыгнула вниз, упав на голову, как ни странно, мимо проходящего Ивана Иваныча. Просто Иван Иваныч, мучимый страстью, как и муками своей невразумительной совести, со специальной целью прохаживался возле ее дома, надеясь, что Ксения встретится ему, и он попросит у нее за все прощение, и все будет также, как было и прежде!

Но, увы, все вышло совсем по другому, Ксения отделалась легким ушибом, а вот Ивана Иваныча срочно отвезли в больницу, где он пролежал несколько месяцев, сделавшись пожизненным инвалидом, поскольку теперь он весь был парализован, и до самой сокровенной части.

Жена его, конечно, сразу же бросила, глубоко осознав, что ужасную травму Иван Иваныч получил не где-нибудь, а на своем интимном фронте, а вот, Ксения, чувствуя особую вину перед Иваном Иванычем, и неподдельную жалость, взяла его к себе. И теперь кормит его с ложечки, томно вздыхает и нежно так шепчет ему на ушко:

«Ах, ты, гонщик мой, гонщик!» А Иван Иваныч только всхлипнет ей в ответ, и уткнется как младенец своей бедной головкой в ее теплую грудь.

Поле. Лес. Кладбище. Угрюмое небо с гневом головокружительной стихии простирается над крестами и плитами. Мелкие капли дождя разъедают сухую дорогу, и я начинаю скользить между оград. В глухой тоске моего разожженного отчаяния есть попытка пронзить насквозь это скучающее безмолвие. Маленькая черная собачка подбегает ко мне и принюхивается к ногам.

В ее удивительно добрых карих глазах я читаю собственную неумолимость распада и Смерти, и глажу с жалостью ее мокрую шерсть, с метафизическим блаженством слепого, водящего свои пальцы как стадо послушных поводырей, ведущих меня еще дальше к преображению. Одиночество делает меня чистым, бродячая собака – добрым, кладбище – умиротворенным, дождь – грустным и только воспоминание об этой таинственной женщине делает меня совершенно беззащитным и бессмысленным. Густой туман поднимается в это утро от земли как еще одно упоминание о нашей с ней тайне. Около ее могилы я останавливаюсь как около самого себя. Мной владеет и страх, и необъяснимая тоска ощущения того, что не вернешь как сон Бес Смертия, где Бес Смерти я Сам…

Она возникла в моей жизни внезапно, наверное, так возникают сны, мы совершенно не готовы к встрече с ними, а уже все в их власти. Она меня безумно любила, но боялась мне в этом признаться, а поэтому все свои чувства аккуратно заносила в тетрадь. Это было что-то вроде интимного дневника. Кажется, она так утешала себя, ибо боялась признаться мне в своей безумной Любви. Я видел ее много раз подряд, но всякий раз проходил мимо. В эту пору я много думал и философствовал, а это мешало мне поймать ее взволнованный взгляд, почувствовать ее учащенное сердцебиение, и весь ее светлый Образ, будто изнутри просвечивающий меня. Лишь год спустя я обратил на нее внимание. Это было уже поздней осенью. Я полюбил совершать в одиночестве прогулки за городом по полям и рощам. Этот день я запомнил очень хорошо.

Обычно я старался думать сразу обо всем, это оживляло во мне хаос жизни, но при этом утрачивалась всякая душевная боль, хотя нарастала какая-то непонятная тревога, и порой было трудно понять себя и всех людей. Кажется, я находился в очередной депрессии.

Пустынный пейзаж, едва освещенный уже исчезающим солнцем, резко и странно выделял окружающие меня предметы.

Я видел в поле большой гранитный валун, и он чем-то напоминал мне сгорбленного под тяжестью лет старика. Еще я видел склонившуюся над ним ветлу, а в ней я видел опечаленную женщину…

Чуть дальше – ложбину начинающегося оврага похожую на женское лоно, готовое принять в себя весь живой мир… Выше – облако, олицетворяющее собою разрушенный храм, а рядом такой же, похожий на храм стог сена золотистой соломы, чуть выше холм с корявыми сучками умершего можжевельника, торочащие отовсюду как фантастические существа из неведомой Вселенной… Еще я увидел свое отражение в луже, а рядом с моим отражением в луже плавало отражение стоящей сзади меня женщины…

Ее поразительные глаза поймавшие мой взгляд через эту зеркальную лужу несли в себе какую-то необъяснимую загадку, Тайну всего ее существа, быть может Тайну моего же Бессмертия…

Я оглянулся на нее и ее глаза внезапно ослепили меня, будто она вошла в меня, и овладела всем моим существом… Это было только в ней и ни в ком другом…

И это был Знак, Знак свыше, я распознал его с помощью ее учащенного дыхания… Я видел как умирали другие, как они сгорали в своих болезнях без остатка, неся крупицы знаний о себе, у нее были такие же большие горящие глаза, они пылали Любовью…