Олег Северюхин - У попа была граната

Подходя к управлению, я увидел, что горит свет в моем кабинете. В кабинете сидел начальник финансовой части и пил чай. На левой руке его блестел наручник.

– Ты как в наручник-то попал? – спрашиваю я.

– Да, понимаешь, – говорит дежурный, – смотрю, лежит на столе половинка наручника. Взял ее в руку. А половинка с гребенкой вращается вокруг своей оси. Думаю, а как же она руку может держать, если так просто устроена? Взял и надел на руку. Вот тут и понял принцип действия наручника. А он, гад, на цепи. Ковырял иголкой и канцелярской скрепкой, не открывается. Пришлось звонить тебе.

Как вы понимаете, начфин благополучно был освобожден от наручника, а наши запасы перестали уменьшаться.

Начфина мы втроем стали называть бабуином. Он на это внешне не обращал внимания, так как в случае ответной реакции нам пришлось бы давать объяснения и причинах этой клички. Ну, а раз начфин не реагировал на эту кличку, то она прилипла к нему намертво.

Кстати, и детей у него называют бабуинами. Наверное, по принципу яблони и яблок.

Как-то осенью, проезжая по служебным делам в китайский город Маньчжоули, я зашел в небольшой домик, находящийся недалеко от пограничного контрольно-пропускного пункта и использующийся для встреч с официальными пограничными представителями.

В домике проводился ремонт. Работало несколько строителей, а один солдат занимался рисованием на стенах традиционных для монголо-китайского участка пейзажей.

Солдатик, небольшого роста с бурятскими чертами лица, профессионально обращался с красками и мазок за мазком вырисовывал сопки с домиками и редкими деревьями на фоне ультрамариновой синевы горизонта.

Я обратил внимание на то, что кроме сосредоточенности в лице его чувствовалась какая-то грусть. Не все же время человек должен улыбаться. А в армии, кто поинтересуется, что у солдата на душе? Замполит? Да разве ему душу откроешь? Открой, а потом это будет предметом разбирательства по комсомольской линии.

– Что случилось, солдат? – спрашиваю я. – Ярко-синее небо всегда пробуждает светлые чувства и стремление куда-то лететь навстречу солнцу.

Вероятно, похвала нарисованному небу была сказана настолько чистосердечно, что она и затронула мысли солдата:

– Да, надо лететь, скорее надо лететь. Бабушка позвала меня к себе.

– Подожди немного. Скоро закончишь работу над картиной, получишь отпуск, поедешь и проведаешь бабушку, – успокоил я его.

– Нет, бабушку проведать нельзя, надо к ней идти, – сказал художник.

– Ну, правильно, приедешь в отпуск и проведаешь бабушку, – согласился я.

– Бабушку проведать нельзя – она умерла пять лет назад. – хмуро сказал солдат. – К ней надо идти.

– И я о том же говорю: приедешь в отпуск, сходишь на могилу бабушки, проведаешь ее, – поддержал я его.

– У нас не знают, где могила умершего, – пояснил мне солдат. – Тело заворачивают в шкуру, кладут на повозку и пускают повозку в степь. Лошадь чувствует мертвеца на повозке и несется вскачь, пока тело не упадет на землю. Значит, это место уже было приготовлено свыше. Но, когда умерший родственник позовет тебя, надо к нему идти, без большой нужды к себе не зовут.

Было что-то странное в его рассуждениях о бабушке и умерших родственниках. Я позвонил замполиту его подразделения и попросил, чтобы солдат не оставался один: лучше, когда рядом будут друзья, которые как-то помогут скрасить чувство грусти.

Когда я через два дня возвращался обратно в Россию, то узнал, что на следующее утро солдат-художник повесился на фоне пейзажа.

Приехавший за телом сына отец сказал, что пейзаж очень похож на те места, где жила его мать и где подолгу гостил его сын.

Никаких претензий к командованию части высказано не было. Как объяснил отец, он ждал вызова, чтобы ехать за телом сына.

– Сын написал мне письмо, – сказал внешне спокойно отец, – что ему приснилась бабушка, говорила, что очень соскучилась по нему и звала к себе. Мы все любили маму, а он больше всех.

Однажды мне пришлось передавать китайскую семью, которая в начале 70-х годов перешла в СССР по политическим мотивам в период культурной революции. Отдать ее назад в то время, значит, обречь всю семью из семи человек на репрессии. С течением времени, с нормализацией обстановки в Китае, эта семья несомненно бы вернулась в Китай, и никто бы ей не препятствовал.

Все началось с того, что мужская часть семьи (четыре человека) возмутилась тем, что они работают на самых низкооплачиваемых работах. Им предложили учиться на квалифицированных специалистов, но они отказались. Основной их довод – с Китаем у СССР отношения натянутые и советские власти на руках должны носить тех, кто пришел к ним из Китая. Да у нас рук не хватит всех китайцев носить на руках.

Тогда был найден главный их враг – управление КГБ по Хабаровскому краю, которое якобы специально создает им трудности. Полетели письма в Президиум Верховного Совета СССР (примерно, как к Президенту), в различные другие органы и в ООН. В конце концов, ими был устроен скандал в Управлении КГБ.

На высоком уровне было принято решение – возвратить их в Китай, как не граждан СССР, чтобы свои проблемы они решали там.

– Да, да, там мы и решим все свои проблемы, – пообещали скандалисты.

Сказано – сделано. Правда, в этой семье за год до передачи случилась трагедия. Старшая дочь, девушка двадцати с лишним лет, хотела выйти замуж за русского парня. Отец был против, требовал, чтобы она вышла замуж только за китайца, избивал ее. Не выдержав унижений, дочь покончила с собой. В СССР пришла семья из семи человек, а передавать будем только шесть человек.

Отношения с Китаем были не очень хорошие, и мы понимали, что из-за этого вопроса могут возникнуть проблемы. Проблемы могут возникнуть и из-за того, что члены передаваемой семьи будут на нас возводить всякую напраслину, чтобы показать себя в наилучшем свете перед китайскими властями. Для локализации этих действий мы подготовили ксерокопии всех писем перебежчиков нашим властям с нижайшими просьбами-мольбами оставить их в СССР, и материалы расследования по факту самоубийства старшей дочери.

Как мы и предполагали, на встрече по обсуждению условий передачи перебежчиков нас обвинили в плохом отношении к китайским гражданам. После получения ксерокопий документов эти обвинения сами собой отпали.

Передача китайцев сопредельной стороне была обставлена так, как это умеют делать только в Китае. Для сопровождения было выделено двенадцать автоматчиков в белых перчатках. Каждый человек передавался отдельно. О передаче писалась отдельная расписка. Переданного хватали за локти два автоматчика и тащили по льду в сопредельный город, где на набережной собралась толпа местных жителей.