Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

«Удивительно странный вид имели эти гигантские бараки с их голыми стенами, без окон и решеток, и крутыми крышами, откуда местами была выбрана черепица. Сколько раз мне приходилось видеть, как из этих отверстий выглядывали десятки угрюмых лиц, чтобы после опостылевших стен тюрьмы насладиться видом просторов, открывавшихся с этой высоты. Плохое было жилье в этих бараках, и много тоскливых взоров тянулось с этих крыш в сторону милой Франции. Немало пришлось натерпеться несчастным пленным, и на многое могли бы они пожаловаться – к стыду Англии будь это сказано, Англии, вообще столь милостивой и щедрой. Падалью, которую им давали в паек, и хлебом, до которого не решались дотронуться даже собаки, грех было бы кормить даже самого жестокого врага, раз уж он был в плену и беспомощен. А такова – увы! – была еда в этом лагере. А чего стоили обыски, или, вернее, безжалостные налеты, именуемые на местном жаргоне «охотой на соломенные плетенки», когда на поиски запрещенных предметов, которые заключенные изготовляли, чтобы как-то облегчить свое безрадостное существование, в бараки сгоняли целые батальоны красных мундиров и те с примкнутыми штыками приступали к погрому, конфискуя и разрушая все скудные удобства, которыми пыталась скрасить себе жизнь хитрая на выдумки нужда. А потом все это триумфальное шествие с жалкими трофеями и – гнуснее всего – отвратительный костер на плац-параде, пожиравший всю собранную контрабанду под полными ненависти взглядами сотен глаз, уставившихся с крыш; «ура» солдат, нередко тонущее в потоке проклятий, извергаемых сверху, или полных дикой воинственности возгласов: “Vive l’Empereur!”» [23]

Это короткое описание захваченных в плен солдат наполеоновской армии. Есть еще одно достойное упоминания описание того, как вели себя раненные на поле боя наполеоновские ветераны. Следующий отрывок взят из воспоминаний капитана Мерсера о битве при Ватерлоо. День битвы он провел, поливая картечью французскую кавалерию с расстояния от пятидесяти до двухсот ярдов {295}, потеряв две трети своей батареи. Утром следующего дня он пошел осмотреть результаты своей жуткой работы.

«В Гугомоне я удовлетворил свое любопытство и стал подниматься обратно на холм, когда мое внимание привлекла группа раненых французов, даже не сама она, а спокойная, полная достоинства и по-военному сухая речь, с которой один из этих людей обращался к остальным. Я не могу, подобно Ливию {296}, вложить в уста своего героя возвышенную речь и, разумеется, не могу привести точные слова, но смысл их сводился к тому, что они должны стойко переносить страдания и не жаловаться, подобно детям или женщинам, на те превратности войны, к которым должен быть готов каждый солдат. Но самое главное, он призывал их помнить, что вокруг них англичане и что поэтому они тем более должны не показывать подобное, недостойное солдат отсутствие силы духа, которое унизит их в глазах противника.

Тот, кто это говорил, сидел на земле рядом с воткнутой в землю пикой. Это был старый воин с густой косматой седой бородой, придававшей ему сходство со львом. Улан {297}из старой гвардии, он наверняка участвовал во множестве битв. Обращаясь к своим, он одной рукой размахивал в воздухе, вторая, оторванная у запястья, лежала рядом с ним на земле. В одном месте его тело пробило ядро (возможно, картечь), еще одно сломало ему ногу. Страдания его после ночи, проведенной в таком состоянии, должно быть, были невыносимыми, но по нему этого не было видно. Вел он себя, подобно римскому или, возможно, индейскому воину, и речь свою, думаю, закончил словами: “Посмотрите на меня! Мне что ли легко? ”»

Какая огромная моральная ответственность для одного человека! Но его собственный разум, очевидно, не был чувствителен к моральной ответственности, иначе он бы ее не вынес. И все же, если вы действительно хотите понять характер Наполеона… Впрочем, такой серьезный вопрос требует отдельного разговора.

Но, прежде чем закрыть военную тему, я бы хотел в защиту своей страны, в противовес эпизоду с письмами, привлечь ваше внимание вот к этому шеститомному изданию «Истории Напьера». Это история войны на Пиренейском полуострове, изложенная тем, кто прошел ее от начала до конца, и ни в одной другой книге вы не встретите более благородного отношения к врагу. Мне порой даже кажется, Напьер, что называется, перегибает палку, поскольку восхищается не только доблестью солдат, воевавших против него, но и характером и целями их главного предводителя. Дело в том, что он был политическим последователем Чарльза Джеймса Фокса и сердце его было отдано врагу даже в те минуты, когда он вел на них в атаку свои войска. Как показывает история, позиция людей, разогретых определенными политическими разногласиями в своем страстном желании обрести свободу, отворачивающихся от собственной страны (которая в действительности являлась самой свободной страной своего времени) и ищущих поддержку у величайшего военного тирана, кажется откровенно глупой.

Но, если политические взгляды Напьера и кажутся странными, то как полководец он был очень талантлив, и сочинение его заслуживает всяческого уважения. В его книге есть отдельные места (например, описание штурма Бадахоса, выступление английских фузилеров {298}у Альбуэры, продвижение французских войск у Фуэнтес д’Оноре), которые запоминаются на всю жизнь. Эта книга – достойный памятник величественной главе в истории Британии. Последнее предложение в ней гласит: «Так закончилась великая война, а с ней ушла в прошлое и память о той службе, которую сослужили своей стране ее ветераны». Участвовала ли Англия хоть в одной войне, о которой нельзя было бы сказать того же?

Приведенная мною цитата из книги Мерсера натолкнула меня на мысль о военной литературе, посвященной Англии тех лет. Она не так многочисленна, разнообразна и единодушна, как французская, но не менее интересна. Я заметил, что, если я оказываюсь в большой библиотеке и не знаю, за что взяться, обычно, после примерно получасового колебания и рассматривания обложек, я снимаю с полки книгу военных мемуаров. Человек более всего любопытен, когда он настроен серьезно, и серьезнее всего он бывает настроен, когда на кону стоит его жизнь. Однако из всех военных, отдавших дань литературе, интереснее всего те, которые увлечены своим делом и в то же время достаточно культурны, чтобы видеть суть своей работы в ее истинном свете и с пониманием относиться к более тонким чувствам остального человечества. Таким человеком был и Мерсер, хладнокровный боец, дисциплинированный и мужественный (однажды, когда у него между ног со свистом пролетел осколок разорвавшейся бомбы, он даже не пошевелился), и в то же время задумчивый философ, питающий слабость к размышлениям наедине с самим собой, любящий детей и цветы. Его описание великой битвы, увиденное глазами командира артиллерийской батареи, стало классическим. Многие другие солдаты Веллингтона оставили о ней воспоминания. Горец Энтон, стрелок Харрис, Кинкайд из того же рода войск. У меня есть чудесная книга, в которой собраны их воспоминания под прекрасной редакторской обработкой доктора Вильяма Генри Фитчетта {299}. Поистине удивительно, что этих героев прошлого воскресил для нас скромный священник нонконформист из Австралии, но это великий пример сплоченности британской расы, которая в пятидесяти разбросанных по всему миру уголках все еще скорбит над этим эпизодом истории и гордится им.