Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

И, прежде чем я прекращу свою довольно беспорядочную и слишком уж затянувшуюся болтовню, еще одно слово о тех двух одинаковых красных томах, которые стоят в самом конце полки. Это «Жизнь Веллингтона» Вильяма Максвелла, и я не думаю, что вы не найдете лучшей или написанной более живым языком биографии. Прочитавший ее почувствует к этому великому воину то, что чувствовали его ближайшие последователи, – не восхищение, а уважение, тем более, что сам он меньше всего хотел чтобы им восхищались, и отнюдь не приветствовал этого. «Не будьте дураком, сэр!» – ответил он одному доброму соплеменнику, который выкрикнул несколько восторженных слов, когда увидел его. Веллингтон был довольно необычным человеком, грубым и черствым. Самый бездушный охотник и тот любит своих собак, но Железный Герцог не только не проявлял какой-то любви к тем людям, которые служили ему, но даже презирал их. «Все они – отбросы общества, – говорил он. – Все английские солдаты записались в армию только для того, чтобы пить. Это факт. Исключительно для того, чтобы пить». Отдавая приказания, он почти всегда сопровождал их изрядной долей необоснованных упреков, и это тогда, когда героические действия его армии заслуживали самой высокой похвалы. После окончания войн он встречался со своими бывшими боевыми товарищами почти исключительно по службе, когда того требовали дела. И все же, случись очередная война, каждый воин его армии, от генерал-майора до простого барабанщика, хотел бы видеть своим командиром его. Как сказал один из них: «Вид его длинного носа стоил тысячи штыков на поле боя». Они сами не были неженками, и им не было дела до любезностей, пока удавалось гнать француза и в хвост, и гриву.

На войне это был проницательный и осторожный человек, но в обычной жизни ум его был достаточно ограничен. Как государственный деятель он всегда служил примером безграничной преданности долгу, самопожертвования и бескорыстия. Однако он был яростным противником расширения прав католиков, билля о реформе парламентского представительства и всего того, на чем строится наша нынешняя жизнь. Он так и не смог понять, что пирамида должна стоять на основании, а не на вершине, и что, чем больше пирамида, тем шире должно быть основание. Даже в военном деле он противился любым изменениям, и мне неизвестно ни об одном улучшении, которое появилось бы по его почину в течение всех тех лет, когда авторитет его был поистине безграничен. Порка, это унизительное наказание, которое лишало человека самоуважения и ломало дух, неудобное обмундирование, которое сильно замедляло продвижение войск, старые казенные правила устава – все это для него было незыблемо. С другой стороны, он противился введению ударно-капсюльного замка в мушкетах, оснащенных старыми кремниевыми замками, которые были сложнее и не так надежны. Ни в военном деле, ни в политике он так и не сумел заглянуть в будущее.

Между тем, когда читаешь его письма и депеши, иногда удивляешься остроте его мысли и решительности слога. Вот, например, как он пишет о перебежчиках, которые время от времени покидали его части и дезертировали в очередной осаждаемый им город. «Они знают, что мы их найдем, потому что, когда это место окажется в наших руках, мы обязательно их найдем, рано или поздно. Но их внезапно охватывает сильнейшее желание спать на сухой постели и под крышей, которому они не могут противиться. В душе англичанина всегда берет верх внезапный порыв! К нашим дезертирам на другой стороне относятся очень плохо. Во Франции к ним относились, как к скоту, как к рабам. Только англичанин с его неумением справиться со своими порывами способен пойти на такое. Эта же черта характера заставляет некоторых наших дворян вступать в разговоры с возницами дилижансов {300}, тем самым уподобляясь им». Как же часто я вспоминаю слова «в душе англичанина всегда берет верх внезапный порыв», когда вижу новое тому подтверждение!

Но я не хочу заканчивать рассказ о великом герцоге брюзжанием. Пусть лучше мое последнее предложение о нем напомнит вам о его скромной и лишенной излишеств жизни, о голом поле без ковра и маленькой походной кровати; о его неизменной вежливости, которая заставляла его не оставлять без ответа все, даже самые скромные письма; о его безграничном мужестве, о несгибаемой силе духа, о чувстве долга, которое превратило всю его жизнь в служение тому, что казалось ему величайшими державными интересами. Сходите в собор Святого Павла {301}, зайдите в темный склеп, постойте рядом с его огромным гранитным саркофагом и в тишине этого строгого места вспомните те дни, когда маленькая Англия одна встала на пути величайших воинов и величайшей армии, которая когда-либо существовала в мире. И тогда вы почувствуете, за что боролся этот мертвец, и станете молиться, чтобы среди нас нашелся еще один такой, если тучи сгустятся вновь.

Вы, конечно же, заметили, что литература, посвященная битве при Ватерлоо, хорошо представлена в моей скромной военной библиотечке. Я думаю, что из всех книг, в которых изложен личный взгляд на те события, лучшей является «Письма» Сайборна. В ней Генри Тейлор Сайборн собрал воспоминания участвовавших в битве офицеров, которые были получены в виде писем его отцом – военным историком Вильямом Сайборном в 1827 году. Мемуары Гроноу также написаны весьма живо и интересно. Среди книг, описывающих битву с позиций стратегии и тактики, больше всего мне нравится произведение Гуссе. Изложенное с точки зрения француза, оно описывает действия наших союзников лучше, чем любой английский или немецкий источник. Впрочем, какой угодно рассказ о таком масштабном сражении будет захватывающим.

Веллингтон как-то обмолвился, что битве при Ватерлоо придают слишком большое значение, можно подумать, будто британская армия до этого никогда не участвовала в битвах. Сказано в его духе, но в действительности британская армия никогда не участвовала в сражениях, от которых зависел окончательный исход великой европейской войны. Самое важное в этом событии и заключается в том, что битва эта стала последним актом затянувшейся драмы и до самого закрытия занавеса никто не знал, чем закончится пьеса. «Еще немного, и мы бы побежали», – такими словами охарактеризовал ее победитель. Поразительнее всего то, что на протяжении двадцати пяти лет непрекращающихся боев не произошло сколько-нибудь заметного улучшения военной техники и методов ведения боя. По крайней мере, с 1789 по 1805 год ни в первом, ни во втором изменений не было. Орудия, заряжающиеся с казенной части, тяжелая артиллерия, броненосцы – все эти великие военные изобретения были сделаны в мирное время. Существуют совершенно очевидные и в то же время настолько полезные вещи, что просто поразительно, почему до них никто не додумался раньше. Например, сигнализация, флажковая или световая посредством гелиографа {302}, могла коренным образом изменить исход многих наполеоновских войн. Принцип семафора {303}был хорошо известен, и Бельгия, с ее многочисленными ветряными мельницами, идеально подходила для его использования. Но в течение четырех дней, пока проходили боевые действия под Ватерлоо, этот принцип не использовался, и все планы ведения боев с обеих сторон постоянно находились под угрозой срыва, и в конце концов, в случае французов, эта нехватка согласованности, добиться которой было так просто, привела к краху. День 18 июня временами был солнечным, и маленькое четырехдюймовое {304}зеркало, при помощи которого Наполеон мог бы поддерживать связь с маршалом Груши {305}, могло полностью изменить историю Европы. Да и сам Веллингтон очень страдал от нехватки информации, чего можно было так легко избежать. О присутствии французской армии стало известно утром 15 июня совершенно неожиданно, поэтому было делом чрезвычайной важности как можно скорее сообщить об этом в Брюссель Веллингтону, чтобы он мог успеть собрать рассеянные части в одном месте и занять самые выгодные оборонительные позиции. Но был отправлен всего один курьер, и это жизненно важное сообщение было получено только в три часа дня при том, что расстояние между двумя пунктами составляло тридцать миль {306}. Когда 16 июня Блюхер был разбит у Линьи, Веллингтону было крайне важно знать ход его отступления, чтобы не дать французам вклиниться между ними {307}. Прусский офицер, посланный с необходимым донесением, был ранен и так и не добрался до пункта назначения. Веллингтон узнал о планах пруссаков только на следующий день. Удивительно, от каких мелочей зависит история!