Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

Впрочем, все это укладывается в мое повествование, поскольку привело нас прямиком к следующему тому на полке. Это «Плавание “Кашалота”» Фрэнка Буллена {390}, книга, полная романтики таинственного моря, вековечную гладь которого нарушают только вторгающиеся в него корабли пришельцев. Это рассказ об охоте на спермацетового {391}кита, которая проводится в открытом море и не имеет ничего общего с той охотой на льду, которой я семь месяцев учился в Гренландии. Боюсь, что оба этих северных вида охоты уже отошли в прошлое, ибо зачем человеку в поисках смазочного масла рисковать жизнью, если можно просто пробуравить скважину в земле? Нам повезло, что этим промыслом занимался один из наиболее мужественных авторов, писавших о жизни моряков. Буллен как писатель, в своих лучших проявлениях поднимается до очень больших высот. Чтобы привести пример, возьму с полки следующую книгу, это его «Морские идиллии».

Тот, кто способен слышать «музыку» прозы, поймет, о чем я. Эти простые и прекрасные слова взяты из чудесного описания затянувшегося штиля в тропических широтах:

«Перемена, необычная и нездоровая, произошла с синей гладью моря. Оно больше не отражало, как в прозрачном зеркале, роскошь солнца, прелесть серебристой луны или блеск бесчисленных созвездий. Подобно пепельной серости, которая затемняет лик умирающего, туманный, маслянистый покров затянул недавнюю красоту поверхности океана. Вода стала гнилой, стоячей и смрадной. От мутной воды поднимались ядовитые миазмы – дыхание разложения, которые прилипали к нёбу и заглушали все остальные чувства. Вытолкнутые какой-то неведомой силой из непостижимых глубин, к поверхности поднимались жуткие фигуры, стеклянно моргающие от непривычного света, на который они променяли привычную им мглу; странные существа, обрамленные пушистой покачивающейся бахромой, похожей на водоросли, шестифутовые медузы, прозрачные тела которых покрыты похожими на глаза разноцветными пятнами; извивающиеся червеобразные формы, существа столь эфемерные, что тают от солнечного света, растворяются, словно их и не было. А ниже лениво проплывали еле заметные огромные бледные тени, наполнявшие смутно знакомым ароматом странный легкий запах, который висел вокруг нас».

Прочитайте всю главу о тропическом затишье или прочитайте другую, «Восход солнца, увиденный с “вороньего гнезда”», и вы не сможете не согласиться, что это одни из лучших образцов описательного языка в современной англоязычной литературе. Если бы мне предложили собрать морскую библиотечку из дюжины томов, я бы непременно включил в нее и «Плавание “Кашалота”», и «Морские идиллии» Буллена. Что еще? Тут уж дело вкуса. Наверняка «Том Крингл» Майкла Скотта, надеюсь, мальчишкам еще интересны акулы, пираты, плантаторы и отчаянные приключения, которых полно в этом замечательном романе. «Два года на палубе» Ричарда Даны {392}. «Потерпевшие кораблекрушение» и «Отлив» Стивенсона – для них я бы тоже нашел место. Кларк Рассел заслуживает того, чтобы отвести ему отдельную полку, но его «Крушение “Гросвенора”» достойно особого внимания. Конечно, обязательно должен быть представлен Фредерик Марриет, из него я бы выбрал «Мичмана Изи» и «Питер Симпл». Можно добавить что-нибудь из Мелвилла {393}, например, сейчас почти забытые «Тайпи» или «Ому» (обе посвящены жизни на Таити {394}). Из современных я бы добавил «Мужественные капитаны» Киплинга, «Морской волк» Джека Лондона и «Негр с “Нарцисса”» Джозефа Конрада {395}. Этого хватит, чтобы ваш кабинет превратился в каюту и вам стал чудиться шелест прибоя и грохот бурунов, разбивающихся о скалистые берега. О, как же этого иногда не хватает, когда жизнь становится слишком пресной и старая кровь викингов начинает бурлить в венах! Без сомнения, это заложено в каждом из нас, потому что любой, кто живет на острове, имеет в своем роду предков, которые приплыли туда на длинной боевой ладье или на короткой и широкой рыбачьей лодке. Еще больше морской соли должно быть в крови американцев, если вспомнить, что на всем бескрайнем материке нет ни одного человека, предки которого не пересекли бы три тысячи миль океана, хотя в центральных штатах живут миллионы и миллионы их потомков, никогда не видевшие моря.

Я упомянул, что «Ому» и «Тайпи», книги, в которых моряк Мелвилл описывает свою жизнь среди островитян на Таити, забылись слишком быстро. Каким прекрасным и интересным занятием могла бы оказаться для какого-нибудь наделенного хорошим вкусом и широко мыслящего критика работа по поиску забытых книг, достойных воскрешения. Интересно было бы взглянуть на томик, в котором перечислялись бы и сами книги, и их достоинства, но еще интереснее было бы почитать материал, который такой томик предварял бы. Я совершенно уверен, что есть множество хороших книг, которые на время позабылись или остались незамеченными в мирской суете. Вот, скажем, имеет ли шанс быть замеченной книга какого-нибудь молодого писателя, вышедшая в свет в момент общественного волнения, когда внимание всей страны захвачено каким-нибудь важным событием? Сотни мертворожденных книг появились на свет подобным образом, неужели среди них не было ни одной достойной? Не так давно вышла книга молодого писателя, которому нет еще и тридцати. Это «Падение Ковендена» Снайта, и вряд ли ей суждено выйти вторым изданием. Или, к примеру, «Восемь дней» Форрестера. Этой книги вы уже не купите. Даже если вам удастся разыскать ее в библиотеке, считайте, что вам повезло, хотя лучшего описания сипайского восстания {396}вы не найдете нигде. А вот еще одна книга, о которой вы, я ручаюсь, не слышали. Это «Из жизни животных» Джорджа Герберта Пауэлла. Нет, это не рассказы о кошках и собаках, это собрание очень интересно изложенных историй, в которых затрагивается тема животного начала в человеке. Если вы в литературе ищете что-то новое, эта книга для вас. Вышла она десять лет назад и совершенно не известна. Если на одной маленькой полке я смог указать три книги, сколько же еще неоткрытых звезд имеется в вечной темноте!

Позвольте мне на миг вернуться к тому, с чего я начал. Я говорю о романтике путешествий и примерах героизма в современной жизни. На моей полке стоят два посвященных научным исследованиям тома, которые наделены этими качествами в полной мере. Я не знаю лучших книг, которые вы могли бы вложить в руки молодому человеку, если хотите воспитать, во-первых, благородство и силу духа и, во-вторых, любовь и интерес ко всему, что касается природы. Первая из этих книг – «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле “Бигль”» Чарльза Дарвина. По одной этой книге путевых заметок, вышедшей задолго до «Происхождения видов», любой проницательный читатель должен был понять, что в научном и литературном мире появилась новая величина, наделенная могучим умом и другими редкостными качествами. История еще не знала такого всеобъемлющего разума. Ничто не укрылось от его пристального внимания, ни малое, ни великое. На одной странице он рассматривает особенности строения паутины какого-нибудь крошечного паука, а на следующей приводит доказательства уседания материковых плит и вымирания тысяч видов животных. Поражает и его огромная эрудиция: ботаника, геология, зоология, все эти науки взаимодействуют и представляют одну неразрывно связанную систему. Поразительно, как такому молодому человеку (Дарвину было всего двадцать три, когда в 1831-м на геодезическом {397}судне «Бигль» он отправился в кругосветное путешествие) удалось накопить в себе такой огромный объем знаний! Очевидно, его талант был сродни музыкальному гению великих композиторов, который проявляется интуитивно в самом раннем детстве. Другой чертой характера Дарвина, неожиданной для столь ученого мужа, является полное презрение к опасности. Это его качество так хорошо скрыто, что приходится читать между строк, чтобы разглядеть его. Когда великий натуралист был в Аргентине, вся земля вокруг того поселения, где он жил, находилась под властью конных отрядов индейцев, которые ненавидели белых и не щадили никого, кто попадал к ним в руки, но Дарвин проехал четыреста миль между Баия-Бланка {398}и Буэнос-Айресом, хотя даже бесстрашные гаучо отказались сопровождать его. По сравнению с каким-нибудь неизвестным жучком или еще не описанной мухой опасность или возможная страшная смерть для него были не заслуживающими внимания пустяками.