Лель Малахи - Путешествие по спирали времени

Веревка, стягивающая его руки, натянулась… Не боль… Не болью называется то, что испытал Гор. Боль – это когда ломается в драке рука, когда нож вонзается в живое тело, когда кулак, одетый в броню, впивается в лицо. Боль – ее можно описать, почувствовать, вспомнить, осознать. А хруст в плечах, видимый, скорее, чем слышимый или ощущаемый, разрывание мышц, выворачивание всего сущего наизнанку. Когда кости меняются местами с сердцем, а оно бьется шумно во рту, когда крик умирает еще до того, как зарождается само знание о возможности закричать, когда губы растягивает в нежной улыбке, от которой видавшие виды солдаты в ужасе прячут глаза. Когда смерть представляется недостижимо-великолепной нагой красавицей, призывно глядящей тебе в глаза влажными от желания глазами из далекого далека, куда нет тебе хода. И все естество твое, забыв о телесных муках, поднимается навстречу ей, желанной, любимой… Это словам не подчиняется, нет имени этому, нет привычной понятности.

И только одно мешало Гору в его устремлении в объятья прекрасной смерти. Глаза справа-сверху. Глаза без лица, бегающие от страха и радости. «Иди, иди туда, – кричали они злорадно, – ты все равно ничего не сможешь!». Не мог он умереть, не вспомнив эти глаза. Смерть манила его нетерпеливо, сверкая нежными глазами, втягивая взгляд напряженными сосками, но глаза удерживали и требовали признания.

И вспомнил умирающий наемник человечка, с которым свела его жизнь лишь однажды. На турнире в столице, когда победившие сошлись за чаркой с побежденными, и взялся за гитару пьяный Гор, увидел он эти глаза. Глаза местного менестреля, бывшего любимца публики. Не почувствовал опасности матерый воин в тщедушном человечке с бегающими глазами… Зря. Лишь однажды подвело его звериное чутье. И стоила ему та ошибка жизни.

Неудачник, вы говорите? Да что вы вообще знаете о неудачах? Что вы, живые и разные, успешные и не очень, уважаемые и подавляемые, счастливые и несчастные, можете знать о жизни в Мире Оживающих Стен?

О том, как каждый твой шаг, каждое движение сопровождается пробуждением ненавистной живой стены, в которую ты врезаешься всегда неожиданно, с размаху, и треск рвущихся в вывернутых плечах мышц разрезает слух.

Вот смотрите, смотрите! Вот горизонт чист, ничего не предвещает беды, и там, у кромки горизонта, она – мечта. Там звучит музыка. Стоит только сделать к ней шаг, потом еще и еще один, я услышу ее и смогу сыграть. Она манит, кокетничает со мною призывно. Я протягиваю к ней руки, и она подается ко мне, послушная, почти ручная. Делаю шаг, и мой безмолвный враг оживает. Перед лицом встает стена, как всегда, возникая неожиданно, в тот самый момент, когда я уже почти прошел, и врезаюсь я в нее всем телом, и кости ломаются, и мышцы рвутся, и перья облетают с переломанных крыльев.

Что вы понимаете о моей жизни, называя меня неудачником? Если ты презираемый всеми, больной, гноящийся бездомный нищий, ты все еще счастливее меня, потому что можешь встать и пойти, протянуть руку за подаянием, утопиться или решиться начать работать. А я не могу ничего совершенно. Даже попытка позвать на помощь требует шага к тому, кого просишь, а вот на шаг-то у меня права и нет.

Я живу так годы, вечности. В самой страшной из известных мне пыток. Видя цель, и не имея даже выбора – сделать первый шаг к ней или остаться на месте.

Какая же мука видеть его там… Многие годы и вечности любить его, мечтать о полете вдвоем над пушистыми облаками, ближе и ближе к солнцу. Не верьте в сказку об Икаре, наши крылья не боятся солнечного жара, там, близко к солнцу, полет становится другим, тягучим, медленным в густом, плавящемся воздухе. В этом полете нет легкости, но есть другое, особое удовольствие, которое словами описать нельзя. А когда, паря в потоках горячего воздуха, вырываешься из жаркого влияния солнца и возвращаешься в слой прохлады, скорость ощущается особенно остро, возбуждающе, горько, как тайный поцелуй. Но нет рядом со мной любимого в небесах. Раз за разом обламывает он крылья, ударяясь о Живые Стены своего проклятия, и не хочет, не догадывается поднять лицо вверх.

– Эй, Гор!!! Посмотри же, посмотри на меня, подними глаза! Стены не умеют летать, а тебе даны крылья, взмахни ими, взлети над стеной, я жду тебя, любовь моя!

Но не слышит упрямый менестрель моих страстных призывов. Вновь и вновь идет войной на проклятую стену. Вновь и вновь вижу я сверху, как выворачиваются, словно невидимыми веревками, натянутыми кверху, его плечевые суставы, как искажается мукой лицо, слышу хруст разрываемых сухожилий, и снова он падает с переломанными крыльями, измученный и истекающий кровью.

Но я не зря летаю к солнцу. Окрепли в тягучем полете мои крылья, закалились от перемены температур. Великая сила заключена во мне. Теперь хватит ее, чтобы поднять нас двоих, унести любимого от места его заточения. К чистому ветру, к солнечному теплу, к манящему горизонту, где ждет его вожделенная мелодия.

Опоздала… Вот лежит он снова переломанный, бледный, еле дышит. Но я заберу его отсюда, даже если заберу умирать. Я не оставлю его здесь.

– Живи, менестрель, молю тебя, живи. Смотри, мы летим уже долго, стены остались позади, они не настигнут тебя здесь. Живи, мой музыкант! Послушай, осталось совсем немного, мы уже почти достигли горизонта. Я уже слышу ее, твою музыку.

Но что это. На секунду ожили глаза, напряглось лицо, потянулись руки к звукам и заломились назад на невидимой дыбе, затрещали кости, исказилось смертной мукой лицо.

– Гор, Гор, слушай меня! Здесь только ты, я и ветер. Тебе ничего не грозит, очнись! Не дай страшной пучине прошлого поглотить тебя!

– Неееет! Я не хочу этого снова, – хрипит предсмертно мой менестрель, – это она… та самая песня… меня снова станут убивать… мне нельзя ее услышать… проснется во мне тот… пьющий кровь в наслаждении победы… и тогда придет музыка, и снова убьют меня…

Дрогнуло на минуту любящее женское сердце, и оставили силы. Мы упали вместе. Но я не боюсь падений, моя Сила хранит меня от боли. А мой Гор лежит распластанный на скале, истекая кровью.

Не знаю, какая сущность проснулась во мне в этот момент. Но древнее, неизвестно когда зарожденное женское знание подсказало что надо делать.

Косточку за косточкой собрала я его тело, его крылья, жидким золотом влила в его кости свою любовь и веру в него.

Влилась в него, подняла своими руками его крылья, взмахнула ими, и взлетел мой крылатый менестрель, глаза его широко раскрылись, хрустальные слезы блеснули в них, он взлетал все выше и выше, и когда горячее солнце коснулось его груди, согревая измученное сердце, он запел. Музыка горизонта влилась в его грудь и зазвучала из его горла. Низким, гортанным голосом пел он о далеких горах и о прекрасных девах, о мудрых правителях и благородных воинах. И сердце мое таяло, а великая сила моего крыла и каленая сталь моих костей переплавлялась в нежность и преданность вековую. Теперь они нужнее мне. Ведь мой великий воин вернулся.