Лель Малахи - Путешествие по спирали времени

Год за годом, век за веком. Менялся стиль речи и мода, блокноты заменились на ноутбуки, а Дубу-Философу все нескучно было дарить свои мысли философам-людям. Пока, в один страшный день, не пришли в рощу, ставшую уже лесом, люди – не философы. В их руках оказались не блокноты, и не переносные компьютеры, а пилы и топоры. «Стоит ли привязываться к этой жизни, если и ей приходит…» – только и успел подумать Дуб, как его мысли были заглушены визгом пил. И наступила тишина…

– ТРЭК!!! Ох, сколько света! Какой огромный, изумрудно-зеленый, подвижный и шумный мир! Какие огромные стебли вокруг! – новый росточек, пробившись сквозь толстые стенки желудя, оглянулся вокруг, и ему смутно знакомыми показались и стебли травы вокруг, и огромные дубы, а особенно скамейка, выточенная мастером из гигантского дубового пня.

Росточек рос, наблюдая, как стайки поэтов собираются у молодых дубов, как философы приходят на «Философскую Скамейку» размышлять и писать, как влюбленные прячутся в ветвях. Рос и думал о том, что жизнь удивительна и многогранна. Что он – малыш, шепчется с травинками, станет прутиком – и научится читать азбуку морзе, выбиваемую дождем, вырастет в молодой дуб – и станет поэтом, заматереет широким стволом – и заделается философом, состарится – и превратится в скамейку. И придет новая весна, и снова раздастся «ТРЭК», и он опять удивится новому и знакомому уже изумрудно-зеленому Миру.

А в центре города, на пятом этаже художник заканчивал свой шедевр. Огромная картина-панно была создана из обработанных специальным образом дубовых планочек. Она изображала времена года. На одной ее части царила весна, и тонкий дубовый росток пробивал себе дорогу к солнцу, на другой – лето, прутик, стремящийся стать дубом, прислушивался к пению ветра, на третьей – осень, и молодой дуб сочинял поэму о любви, на четвертом – зима, там царила атмосфера зрелых размышлений. Старый дуб внушал ощущение покоя, уверенности и бесконечности.

Художник уложил последнюю планку, когда в дверь позвонили. Он открыл толпе журналистов, впустил их в свою студию.

– Еще недавно я был философом. Я любил посидеть и пофилософствовать в тени старого мудрого дуба, – отвечал он на вопрос интервью. – И вот однажды я пришел на свое обычное место и увидел, как рабочие пилят широкий ствол моего друга. «Стоит ли привязываться к этой жизни, если и ей приходит конец, – подумалось мне. – Не может же быть, что такая прекрасная, интересная, многозвучная жизнь так глупо кончается с первым ударом топора!!! И тогда я увидел свою картину. Я бросился собирать щепки, которые остались от старого дерева. Я принес их домой, пропитал своей преданной дружбой, обточил своей благодарностью, отшлифовал своим пониманием. Мой добрый друг, мой Дуб-Философ живет теперь и во мне, и в каждом дереве дубового леса, и в философской скамейке, в которую превратился его ствол, и в моей картине. А теперь и в вас. И в каждом, кто, взглянув на нее, поймет, жизнь бесконечна, в каждом ее витке – свой смысл, на каждом этапе – свое предназначение».

– Артемон! Прекрати прыгать и иди в свою конуру! Ты устанешь и снова будешь мучиться ревматическими болями, – волновалась Мальвина, девочка с голубыми волосами.

– Гав! – задорно возразил Артемон, отбегая, на всякий случай, подальше от строгой Мальвины.

– Ну вот! Он совсем меня не слушается! Это нечестно, со стороны Пьеро, оставлять меня на весь день одну с глупым псом!

Мальвина подошла к зеркалу, поправила голубые локоны, сменила встревоженное выражение голубых глаз на безмятежное. Она ведь Девочка-Радость, светлый, позитивный человечек.

Так она была задумана и изготовлена из самого лучшего фарфора и нежнейшего шелка мудрым Кукольником. И так и было, пока…

Несколько театральных сезонов назад она решила, что работа в кукольном театре злого Карабаса-Барабаса слишком утомляет ее, и сбежала в лес. Там она поселилась в чудном голубом домике на красивой Зеленой Опушке. Теперь, когда злобный директор не омрачает ее жизни, можно было расслабиться и стать снова той, светлой и радостной, Мальвиной, но… Она так скучала по своим друзьям.

Милый, влюбленный Пьеро. Он так трогательно смотрел на нее своими большими, грустными глазами, пел такие прекрасные грустные песни о любви…

Задорный Артемон. Глупая, но смешная собака. Мальвине нравилось заботиться о нем, ее согревала мысль о том, что глупыш нуждается в ней. Кто следит теперь, чтобы он не грыз грязные косточки с помойки?

Шалун Арлекин. Как он неистощим в своих хулиганских затеях. Всем он вредит, всех злит, но сам так забавно радуется своим выходкам, что долго злиться на него просто невозможно.

Мальвина жила в своем прекрасном голубом домике и грустила.

Но тут появился смельчак Буратино. Он победил Карабаса-Барабаса, забрал у него кукольный театр, привел Пьеро с Артемоном и Арлекина в лес. И с тех пор Мальвина больше не была одинокой.

Все устроилось как нельзя лучше. Мальвина с Пьеро устроили свое гнездышко в милом голубом домике. Артемону досталась прекрасная, благоустроенная конура. Арлекин поселился в маленьком домике неподалеку и был частым гостем у своих друзей то к обеду, то к ужину. И уж, конечно, не забывал досаждать им своими злыми розыгрышами.

Мальчики каждое утро уезжали на велосипедах в город, на работу в кукольный театр. Директором театра теперь был Буратино. Он поменял детский репертуар на героический, в котором было мало ролей для девочки с голубыми волосами, поэтому Мальвина чаще оставалась дома.

Она и рада была возможности побыть дома, заняться хозяйством, уделить побольше неторопливого внимания глупышу Артемону и горевала, что ее красота, талант и веселый нрав остались невостребованными в любимой профессии.

Пьеро приходил из театра уставшим и встревоженным. Там, в большом мире, жили заботы и страхи. Пьеро, соприкасаясь с ними, приносил их в голубой домик в виде пятен на одежде и запаха, пропитывающего его волосы.

Мальвина пыталась создать на своей Зеленой Опушке атмосферу покоя и радости, но пятна забот и запах страхов неистребимо лезли в голубой домик, конуру Артемона и расползались по лужайке Зеленой Опушки.

В тот день Пьеро снова вернулся домой грустным и молчаливым.

– Ах, Пьеро, – посетовала расстроенная Мальвина, – ты снова принес в дом на своей одежде заботы, а в волосах страх. Я так стараюсь очистить наш милый дом от всего темного и негативного, а ты… и Мальвина горько заплакала.

Измученный тревогами и чувством вины перед возлюбленной, Пьеро вышел на крыльцо.

– Фьюююююють, – просвистело мимо его лица что-то серое и зловонное.