Андрей Ткачев - Национальный вопрос и моя мама

На похороны непонятно откуда съехалось множество людей. Оказалось, бабушка молилась об очень и очень многих, и в наших местах ее почитали как праведницу.

— Слушай, бать, а твой дядя Цыба в церковь не ходил, не помнишь?

— Нет, он не ходил, но веровал по–своему, пост держал, в субботу старался не работать, а вот его сын, тот крестился, даже ездил для этого в Могилев. У нас там в наших местах немало евреев, и замечаю, что многие потихоньку идут в Православие. Уже даже священников встречал. А вообще, бать, я им даже немного завидую.

— Не понял, это кому ты завидуешь, евреям что ли?

— Вот именно, им и завидую. Помнишь, как сказано в Евангелии от Иоанна: «И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать». По Апостолу, бать, мы с тобой дикая ветвь, привитая к единому корню, их Господь отверг ради нашего спасения, чтобы и нам с тобой хватило места за брачным столом (см.: Рим. 11,17–18). А теперь вижу, многие из них приходят в Церковь, видать, время такое пришло во исполнение пророчеств.

Из всей когда–то большой бабушкиной семьи осталась только одна ее дочь — мама нашего отца Виктора. Всю жизнь проработала учительницей и в храм не ходила, но доставшийся от матери образ святой Варвары великомученицы держит на почетном месте над телевизором. Говорит, начала, мол, молиться.

Нет уже и дяди Цыбы, смерть разлучила их, всех похоронили на разных кладбищах: кого на православном, кого — на еврейском. Батюшка приезжает к себе на родину и идет служить на дорогие ему могилки. Сперва отправляется к православным и служит на могилках у бабушки, отца, братьев. Потом — к дяде Цыбе, на еврейское, и служит там.

— Бать, — обращается он ко мне, — ты не осуждаешь меня, что я, православный священник, служу и там и там?

Я ему отвечаю:

— Ты священник, отец Виктор, и твое дело — молиться, в том числе и о своих близких. А война, брат, такая штука, которая людей разной веры и крови, порой независимо от их желания, соединяет в одну семью и делает родными. Как же тебе не помянуть своего еврейского дядю? Молись, бать, я тебя не осуждаю.

Отец Виктор рассказывает мне о том, как уже было отчаялся найти пропавшие документы, а я вот о чем в этот момент подумал. В Москве служат всего чуть больше тысячи православных священников, один из них заезжает помыть машину на одну из бесчисленных автомоек столицы. По рассеянности он оставляет на спинке стула пакет с важными бумагами, а находит его не кто иной, как заехавший следом за батюшкой на ту же самую мойку раввин, число которых в Москве вообще ничтожно мало. Если бы я был математиком, то даже для интереса высчитал бы вероятность такого совпадения.

А может, это и не совпадение, может, по молитвам бабушки и дяди Цыбы и произошло это чудо, когда в таком огромном мегаполисе одного попавшего в большую–большую беду православного батюшку выручил один еврейский раввин?

Немолодой московский батюшка в доверительной беседе признался, что до крайности не любит вопрос, которым его время от времени умучивают разные малознакомые люди — не любит, потому что не понимает: о русском национализме и недобром отношении к иноплеменникам.

— У меня, — говорит, — на приходе кого только нет: все народности бывшей державы, а также эфиоп, финляндец и кореянка… У вас кореянки нет?

— Кореянки нет, зато есть англичанин и новозеландка.

— А новозеландка — какого она рода–племени?

— Кто ж ее знает, — говорю, — новозеландского, наверное…

— Да такая существует ли — специальная новозеландская нация?

— Точно сказать не могу, но — имеют право.

— В общем–то да. Однако речь о другом: мы ведь заняты не выяснением национальности, а спасением души, которая по природе своей, как известно, есть христианка… А тут пристают: почему вы к нам плохо относитесь, почему гоните и преследуете…

— Ну, это, наверное, не кореянка.

— Нет, конечно.

— Думаю, что и не эфиоп.

— Разумеется. И вот недавно, когда какой–то клещ впился в меня со своими антирусскими обвинениями, вспомнилась вдруг одна история из моего детства… Даже не история, собственно, а так — две картиночки. И все словно высветилось — ведь этот проклятый вопрос, и видно стало, что он — ложь, и на самом–то деле все не так, все — наоборот!

И батюшка взялся излагать историю — «две картиночки».

Началось с того, что отец будущего священника — офицер–фронтовик выиграл по облигации десять тысяч. И купил пианино. Очень уж ему хотелось, чтобы сын стал музыкантом.

Наняли учителя — попался халтурщик: приходя, первым делом спрашивал про деньги, а потом кое–как натаскивал играть всякие популярные пьески вроде «Полонеза» Огинского и «Танца маленьких лебедей». Учителя сменила учительница — серьезная и обстоятельная, и дело пошло на лад. Наконец был экзамен в музыкальной школе при консерватории: мальчик выдержал его вполне достойно — об этом единодушно говорили все преподаватели. А потом отца пригласили побеседовать «о будущем юного дарования». В подробности этого разговора ребенка не посвящали, однако ночью сквозь сон он слышал, как отец рассказывал матери:

— Всех родственников до седьмого колена перечислил: и своих, и твоих, — не годимся…

— Почему? — недоумевала мать.

— Потому что русские! — раздраженно объяснил отец.

— Тише ты, тише: разбудишь…

— Где они были, когда шла война? Пятый Украинский фронт, Ташкентское направление?.. А теперь командуют: русским в музыку ходу нет…

Такой была первая «картиночка».

Затем мальчика приняли в обычную музыкальную школу. Дела его шли столь успешно, что за два года до выпуска преподавательница сказала: «Тебе здесь делать уже нечего». И на ближайшем концерте известной пианистки, с которой школьная преподавательница была в недальнем родстве, случилась вторая «картинка», мало чем отличающаяся от первой. В антракте отрока привели в консерваторскую артистическую, он что-то сыграл, и пианистка удивленно промолвила: «Интересный мальчик, оч–чень интересный». Потом музыкантши остались поговорить, а ученик ждал за дверью.

Концерт известной пианистки они не дослушали: преподавательница, выбежав из артистической, взяла его за руку и потащила по лестнице к выходу.

— «Не наш», видите ли, «не наш», — разгневанно повторяла она. — Нельзя же зарывать талант в землю! Разве мальчик виноват, что родился русским?

Батюшка сказал, что поначалу повторял эту строчку, словно стишок: «Разве мальчик виноват, что родился русским?» А потом забыл…

Вскоре после этого разговора у преподавательницы возникли сложности на работе, пришлось оставить учеников и перейти в какую–то подмосковную школу. Музыкальная карьера «оч-чень интересного мальчика» бесславно закончилась.