Андрей Ткачев - Национальный вопрос и моя мама

На следующий вечер я опять бродил среди христианских и еврейских могил, пробирался через ржавые и колючие ограды, раздвигал руками заросли папоротника и думал о своих проблемах. Мысль о том, что евреи, лежащие вот здесь, где я сейчас хожу, похожи на евангельского богача, а может быть, кто–то из них похож и на Лазаря, пришла ко мне тихо и незаметно. Как бы сама собой. Я даже не остановился, продолжил прогуливаться, но эта мысль вдруг раскрасила евангельский рассказ и даже посягнула на большее.

Сильно верующим меня всегда назвать было трудно хотя бы потому, что в жизни этого не было видно. Но, наученный еще в институте Достоевским, я считал и считаю, что истина — Христос, а если истина — не Он, то лучше я буду со Христом, но без истины. То, что евреи в Иисуса Христа не поверили, казалось мне жуткой ошибкой и огромной трагедией. При этом никакой неприязни к этому народу у меня никогда не было.

И вот тут я подумал: ведь там, за гробом, все всех узнали. Увидели люди и Моисея, и Авраама. Увидели и Иисуса Христа, и только там поняли свою ошибку. Это ж, наверно, они теперь просят, чтобы омочил кто–то перст и прохладил им язык. Наверно, жалуются, что их неправильно научили, или они сами не хотели думать о важном, и вот так расплескали жизнь по горстям кто куда, а теперь мучаются… Мучаются, но о родственниках думать не перестают. Нас они, может, и терпеть не могут, но уж своих–то любить умеют. У нас дети поголовно то «тупицы», то «болваны», а у них «Ося всегда хороший мальчик». Так, по крайней мере, я тогда думал и решил следующее: пока жизнь моя непонятна, буду ходить сюда и читать мертвым евреям Евангелие.

С тех пор прошло уже достаточно лет, но я и по сей день удивляюсь тогдашней затее. Сегодня бы я этого уже не сделал. Или побоялся бы, или сам себя постыдился бы. Хотя теперь я знаю, что решил тогда правильно. Я много потом общался со священниками и читал разные книги.

У Бога нет мертвых. Внимание души приковано к месту, где лежит тело, ведь там человек воскреснет. Чтение Евангелия — это один из высоких видов молитвы. И, несомненно, покойные переживают о живых и хотят, чтобы те не повторяли их ошибки.

На работе все было тихо и незаметно, а вот вокруг начало твориться разное всякое. Стало коротить проводку. В магазин повадились местные жулики–малолетки, и ночи перестали быть спокойными. Вдобавок у меня сильно разболелся желудок и я перестал есть. Зато из дома сообщали, что дела решаются и скоро можно будет вернуться. Те, кто искал меня, сами стали скрываться. Мысль о доме тепло согревала.

На кладбище я продолжал ходить и читал там преимущественно Евангелие от Иоанна. Там много таких мест, где Господь обращался к обступавшим его и теснившим иудеям. Он иногда ругал их, иногда учил, иногда грозил и обличал, но они так ничего толком и не понимали. Головы их были напичканы какими–то своими мыслями. А вот черно–белые лица с надгробий смотрели так, как будто понимали все, что я читал, и это меня одновременно и пугало, и радовало. Читал я вслух, но негромко. Находил удобное место, прочитывал главу, затем просил у покойников прощения за то, что потревожил, и отходил шагов на двадцать, на другое место.

Так продолжалось недели две. Я уже привык к ним, к тем, кого звали Шломо и Хацкель, к тем, на чьих могилах были написаны слова о скорби родных и выгравирован семисвечник. Как тут пришла новость о конце моих скитаний. Можно было пересчитать карманную мелочь и, даже не возвращаясь в каптерку, бежать на вокзал, чтобы электричками добираться домой. Так я и сделал. Напоследок пришел на кладбище, но уже ничего не читал (Евангелие было собственностью сторожки). Просто посидел под деревьями, но уже на христианской части. Было приятно смотреть на кресты, и было жалко, что они не стоят в той части кладбища…

Я забыл бы эту историю, как забыл сотни историй своей и чужих жизней. Но я вспомнил о ней, когда среди моих друзей все чаще стали появляться евреи. Они не решали со мной гешефты, не делали шахер–махер и не готовили гефильте–фиш. Они вообще не делали со мной ничего еврейского, но появлялись ниоткуда, говорили со мной о Боге, о Христе, о Суде и потом уходили. Некоторые стали моими друзьями, многие крестились, иных я даже не помню по имени, но за несколько лет их было много.

И вот тут в мои тяжелые мозги пришло ясное понимание того, что глаза с надгробий смотрели на меня с пониманием не зря.

Евреи все же умеют любить своих и переживать о них даже из ада.

Протоиерей Андрей Ткачев, клирик киевского храма во имя прп. Агапита Печерского, автор книг «Письмо к Богу», «Миссионерские записки», «Тебе и мне Бог письмо написал», ведущий православных телепередач.

Священник Ярослав Шипов, писатель и общественный деятель. Закончил Литературный институт в Москве. Работал в журналах «Литературная учеба», «Наш современник» и др. В возрасте 44 лет стал священником. В издательстве «Даниловский благовестник» рассказы отца Ярослава выходили в сборниках «На перепутье» и «Хочу на небо».

Священник Александр Дьяченко, писатель, автор книг «Плачущий ангел» и «Преодоление». Окончил Православный Свято—Тихоновский институт. Бакалавр теологии. Активно занимается миссионерской и просветительской работой. Публикуется во всероссийском еженедельнике «Моя семья».

Иеродиакон Никон (Муртазов) в раннем детстве перенес тяжелую болезнь, которая надолго приковала его к постели. После школы окончил Народный университет искусств им. Крупской, потом Московскую Духовную Семинарию. На протяжении многих лет служил диаконом в Пюхтицком женском монастыре. В настоящее время живет в Санкт-Петербурге, в Иоанновском ставропигиальном монастыре. Автор книги «Сила креста», вышедшей в издательстве «Даниловский благовестник».

Павлова Нина Александровна, член Союза писателей России. В 1988 году переехала из Москвы в дом возле Оптиной пустыни. Ее книга «Пасха красная» о трех оптинских братиях, убиенных на Пасху 1993 года, переведена на многие языки мира. Недавно вышел новый сборник рассказов Нины Александровны «Михайлов день».

Сараджишвили Мария, инжинер–технолог, окончила институт в Санкт—Петербурге. После развала Советского Союза и экономического кризиса в Грузии, когда работы по специальности не стало, занялась репетиторством. Пишет невыдуманные рассказы о православной жизни в Грузии. В издательстве «Альта–принт» готовится к выходу ее книга «Открытые небеса».

Карнай — народный медный духовой инструмент. — Примеч. Ред.

Агада (или Хаггада, «повествование») — большая область талмудической литературы (Устного Закона), содержащая афоризмы и поучения религиозно–этического характера, исторические предания и легенды, предназначенные облегчить применение «кодекса законов» — Галахи. — Примеч. ред.