Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том третий

Через некоторое время, он сел, посидел в постели, спустил ноги и, не найдя на полу тапочек, заглянул в тумбочку, тапки были в самом низу, сложены в пакет.

«Мол, не пригодятся!» – усмехнулся Колесников и, нацепив тапочки, спустил ноги на пол.

– Смотрите, что старик вытворяет! – закричала тут, с ужасом в голосе, нянечка.

Врачи оглянулись. Наступила тишина, в которой только и было слышно тяжкое дыхание новоприбывшего.

– У него, наверное, агония! – перекрестилась на Колесникова, нянечка.

Но молодой доктор с азартным блеском в глазах, подскочил к Анатолию Сергеевичу:

– Ну-ка, батенька, неужели встанете, неужели пойдете?!

– И пойду! – упрямо набычившись, заявил Колесников.

– Заговорил! – взвыла нянечка.

Колесников встал, покачиваясь, сделал шаг-другой и сел обратно, в койку.

– Что же вы хотите, после полугода постельного режима! – захлопотал доктор.

С учащенным пульсом, поддерживаемый врачами, Колесников добрался до окна, выглянул в сад, приветственно махнул вороне каркнувшей на него с ветки широченного дуба и едва не упал, но сумел выровняться, преодолеть слабость тела и почти самостоятельно добрести до койки.

От двери ему аплодировали молодые ученые, прорвавшиеся в числе других врачей, сбежавшихся на чудо воскрешения из мертвых, в палату.

– Кажется, эксперимент удался! – прошептал Колесников, забываясь тяжким сном.

– Какой эксперимент? – хищно вскинулся на ученых, доктор.

Ему объяснили.

Прошел день, два и Анатолия Сергеевича было не узнать. Он ходил, говорил тихо, но внятно. Дочь его, Вера следила круглыми, заплаканными, но абсолютно счастливыми глазами за передвижениями отца. Ученые вместе с доктором не отставали и беспрестанно докучали профессору своими измерениями, выстукиваниями и анализами.

Анатолий Сергеевич, между тем, наслаждался жизнью и самостоятельно выходил в сад, где ему каркала ворона и, где посреди асфальтовых дорожек, деревянных скамеечек можно было встретить редких пациентов, что держались на ногах. Случаи с колясками-инвалидками не про Россию да и таких средств передвижения, как инвалидные коляски Колесников что-то не наблюдал, разве каталки или как говорили медики – трупоперевозки, но кто же из больных, будучи в трезвом уме и ясной памяти добровольно согласиться лечь на них, даже если речь пойдет всего-навсего о прогулке по саду.

Жалея лежачих больных, Колесников прогуливался, опираясь на плечи своих друзей, молодых ученых. Изредка вел беседы на научные темы и, отдыхая на скамейке, с наслаждением подставлял лицо теплым лучам летнего солнышка, с трудом прорывающегося сквозь плотную листву скученно растущих деревьев.

– Это чудо какое-то! – однажды плакала над ним, Вера.

Она вообще стала необычайно сварлива и напугана. Ожидание большой беды так и плескалось в ее больших выпученных глазах.

– Ну, ну, не стоит расстраиваться! – покровительственно похлопал ее по плечу, Колесников и прищурился, вглядываясь.

Он плохо видел вдаль, но очков не носил, предпочитая разглядывать мир немного размытым. Кто-то торопливо шел по дорожке, явно стараясь поскорее приблизиться к нему.

Не зная от чего, но Колесников содрогнулся, выпрямился, а в следующее мгновение подскочил, вскакивая со скамейки.

– Папа, что с тобой? – вскрикнула Вера.

Перед Анатолием Сергеевичем стоял внук, Сергей. В тюремной робе, маленький, тщедушный, больной, он вызвал у Колесникова массу противоречивых чувств.

– Борешься со старухой? – подмигнул ему Сергей.

– Что еще за старуха! – разгневался Анатолий Сергеевич, думая, что внук так нелестно отзывается о своей матери.

– Смертью! – пояснил тут Сергей.

Анатолий Сергеевич упал обратно, на скамейку, не спуская глаз с внука.

Дочь что-то кричала, но Колесников не слышал, до него не доходило ни одного ее слова.

– Откуда ты? – спросил он у внука.

– Зарезали меня в зоне, – деловито доложил Сергей, присаживаясь рядом.

– Кто? – сразу поверил, что зарезали, устало спросил Анатолий Сергеевич.

– Кореш! – оскалился Сергей и добавил весело, – но я на него не в обиде, надоело жить, все тюрьма, да тюрьма.

– Сам виноват! – возразил ему Колесников.

– Нет, не виноват, – не согласился Сергей, – генетика виновата, мамаша слабоумная и папаша алкоголик.

На это Анатолию Сергеевичу нечего было сказать и Сергей, помолчав, продолжил:

– Пойду я!

– Сам? – усомнился Колесников.

– Сам, – подтвердил Сергей и рассмеялся, – можно и самому, не дожидаясь помощников, уйти туда!

– Не боишься?

– Нисколечко! – Сергей встал и, наблюдая за врачами, суетливо бегущими от больницы к деду, ткнул пальцем с обломленным ногтем в мать:

– Жаль ее, я бы попросил тебя о ней позаботиться, но тебе и самому скоро собираться!

– Ой, ли? – усомнился Колесников.

– Будь спок, – кивнул Сергей, – старуха своего не упустит, бороться с ней, что с ураганом в двести метров в секунду, унесет, опомниться, не успеешь!

И повернулся, проходя сквозь столпившихся над Колесниковым врачей, будто их тут и не было.

Анатолий Сергеевич проводил его задумчивым взглядом и залился слезами:

– Верочка, – протянул он к ней руки, – бедная моя, Сереженьку-то убили!

– Откуда ты знаешь? – отшатнулась она, глядя на него с недоверием.

– Он сейчас, приходил ко мне, – рыдал Колесников, – я вижу, я вижу их всех!

И принялся рассказывать.

Конечно, к нему направляли психиатров, но никаких особых отклонений в психике они не нашли, разве подавленное состояние, но оно было объяснимо, пришло известие об убийстве внука Колесникова.

Вера ездила хоронить. Вернулась в черном, без слез, но с вопросами, как Сереженька выглядел и хорошо ли ему было после смерти?

Анатолий Сергеевич не удивился, когда она достала из сумки молитвенник и принялась читать воззвания к Богородице, слезно прося за своего сына, нечто подобного он ожидал, но боялся, как бы его недалекая дочь не попала в руки сектантов.

Конечно, он переживал смерть внука, на людях горя старался не показывать, считая своей личной трагедией и ограниченное мышление дочери, и гибель разбойника, но родного, Сереженьки. По ночам, Анатолий Сергеевич размышлял, мог бы он что-либо изменить, скажем, в прошлом? И приходил к выводу, что не мог. Наверное, есть такие петли в жизни, когда вроде и готов изменить судьбу, а не получается, будто попадаешь в топь, болото и пока вырываешься, пока выползаешь на твердую почву, глядь и время прошло, а то, что хотел изменить, выросло, стало непослушным, сделалось человеком самостоятельным, почти взрослым. Вот это слово – почти, всегда смущало Анатолия Сергеевича.

Да, полно, были ли его дети – Вера и Сережа, взрослыми? Нет, ответил он сам себе и еще раз, категорически, нет. Так как же можно было допустить, чтобы Вера, умственно отсталая, не перешагнувшая рубеж, скажем развития подростка, стала жить, будто взрослая женщина с мужиком, да еще и ребенка родила?!