Дмитрий Дейч - Игрушки

И осёкся.

На белой больничной табуретке у изголовья дядиколиной койки сидел незнакомец. Он что-то настойчиво и благожелательно нашёптывал дяде Коле. В ответ перебинтованная крест-накрест дядиколина башка покачивалась на подушке, и звук, сопровождающий эти покачивания можно было принять за смех.

Или плач.

Или предсмертный хрип.

4.

Однажды, в ответ на упрёк интеллигентной бабушки-соседки, читательницы «Огонька» и поклонницы телепрограммы «Взгляд», назвавшей его «имбецилом патлатым», дядя Коля заметил, что люди безумны все до единого, но есть те, чьё безумие созвучно твоему собственному, и прочие, чьё безумие вынуждает тебя сохранять дистанцию, держаться на расстоянии.

Мимолётный обмен любезностями — на лестничной клетке, в движении: мы поднимались в квартиру, она спускалась во двор.

Уже на кухне, сооружая бутерброды с «Докторской», заваривая плохонький грузинский чай, он вдруг улыбнулся и пробормотал:

— Человеческая психика — настолько сложный и хрупкий аппарат, что просто диву даёшься — как вообще удается понимать друг друга и сосуществовать ежедневно и ежечасно… и даже то, что в соответствии с высшим замыслом должно бы нас объединять… любовь человеческая — не оправдывает ожиданий…

Я промолчал, припомнив фотографию в спальне, где молодой дядя Коля, повернув голову, глядел на женщину. Женщина, освещённая его взглядом, дерзко смотрела в камеру. Снимали «на лету», фотограф случайно оставил в кадре размытый край жёлтого рукава, затенив сказочный фон: далёкие горы на горизонте, реку и рощицу.

— Любовь ворует, — сказал дядя Коля, — а музыка — берёт.

Я откусил от бутерброда и вздохнул. Увы, я даже не пытался понять…

— Любовь сжигает, — сообщил дядя Коля, — а музыка — греет.

Он поставил пластинку, повернулся ко мне и шепнул: любовь ненавидит, а музыка — любит.

Мы слушали Веберна в исполнении Венского филармонического под управлением Аббадо, ели бутерброды с «Докторской» колбасой и пили крепкий грузинский чай.

— Эвона, какая романтика! — вздыхают, хлопая ресницами. — Да ведь твой луноликий фрик — просто Байрон какой-то… Но скажи: кому он говорил всё это? К кому обращался, разлагольствуя при тебе, в твоём присутствии?

Вы правы, мне часто кажется, что слова его достигнут моих ушей не прямо теперь, а — когда-нибудь после, в неопределённом будущем — так свет далёких звёзд достигает пределов человеческого зрения. Он говорит со мной как с кем-то другим. Возможно, тогда, на кухне он говорил с тем из нас, кто восемь лет спустя вбежал в больничную палату, и до смерти перепугался, увидав у больничной кровати незнакомого гостя.

С перепугу я довольно грубо схватил его за плечо, и посетитель медленно повернулся, растерянно моргнул — как человек, внезапно запнувшийся, налетевший на камень. Лицо было странно знакомым.

— Угадай кто? — спросил дядя Коля, выглядывая из-за его локтя.

— Вуди Вудпекер! — осторожно пошутил гость и засмеялся. Смех окончательно всё прояснил и расставил по своим местам. Я с изумлением вглядывался в его черты, стараясь привыкнуть к новому положению дел.

— Сперва люди удивляются нашему сходству, — сказал Анатолий, когда мы вышли на улицу покурить, — но уже пол часа спустя удивляются нашей разности. Мы даже не близнецы. Я — старше на год и два месяца.

Анатолий жил в США и был консультантом по инвестициям.

— Всё очень просто, — пояснил он, — дядя Джо мечтает вложить деньги таким образом, чтобы получить быструю и гарантированную прибыль. Но прибыль бывает либо быстрой, либо гарантированной. И окружающие это понимают — в той или иной степени. Как угадать, какие аналитические инструменты использовать, кому верить? Всем хочется и рыбку съесть, и… тут на сцену выхожу я.

Дальше я не слушал, но молча смотрел на него: Анатолий был — вызывающе, непропорционально — нормален.

Рядом с ним любой из нас показался бы фриком, а уж дядя Коля выглядел грубой, нелепой, злонамеренной карикатурой на брата.

Дядя Коля был тощим, Анатолий был худощавым.

Дядя Коля имел вид потусторонний, он то и дело заговаривался… Анатолий был в меру задумчивым, и задумчивость эта казалась естественным признаком проницательности.

Дядя Коля выглядел несчастным и неухоженным. Анатолий…

— Почему же американский консультант не позаботился о собственном братце? — перебивают меня на самом интересном месте, — мог ведь денег прислать… или прибрать бедолагу к рукам, увезти в страну Шоколадной Мечты… небось, и там Шуберта играют — на исторических инструментах…

Вы, кажется, меня не слушаете.

Анатолий, повторяю, был НОРМАЛЕН.

— Хочешь сказать, что НОРМАЛЬНЫМ людям не свойственна забота о родственниках?

Не спрашивайте меня об этом, ради Бога, я ничего не смыслю в нормальных людях.

Он примчался — как только узнал, что брат в больнице. Разве этого мало?

Дядю Колю собирались сажать на пятнадцать суток по выздоровлению, за мелкое хулиганство. Кто по-вашему взял на себя решение дурацких юридических вопросов? Апельсинами кто кормил и в туалет водил — пока я просиживал штаны на работе — кто?.. И только в следующую пятницу — когда всё было улажено и доктора уверили нас, что худшее — позади, Анатолий вернулся домой, в Штаты.

До регистрации оставалось чуть меньше часа, мы сидели в баре «Шереметьево», пили «Гиннес», Анатолий посмотрел в окно и признался: вот ведь удивительно, чувствую себя в России совершенно чужим человеком. А ведь прошло всего девять лет…

Я сочувственно хмыкнул, но не ответил. Он и в самом деле был здесь чужим. Лишним.

Последний раз я был в Москве по случаю женитьбы брата, — сказал Анатолий, — и, уезжая, обещал себе никогда не возвращаться. Я бы, наверное, сдержал слово, если бы не эта ваша кровавая клоунада в филармонии… Коленька всегда умел нарываться на неприятности… Одна свадьба чего стоила! Вы ведь знаете чем всё окончилось?..

5.

Они познакомились на концерте. Месяц спустя объявили о свадьбе. А через неделю после знаменательного (в прямом смысле слова!) события — разбежались. Всё как по нотам…

Позже Коленька говорил, что не знает как это получилось. Он и сегодня сказал мне тоже самое. Мол, не знаю… само как-то вышло. Вот ведь какая штука: затолкать постороннему человеку в глотку его же собственный мобильник… само вышло… вроде как — по щучьему велению…

Когда мы с ним играли во дворе, и мама звала нас из окна: «Коля! Толя!», она всегда прежде называла его имя. Однажды я спросил её почему и она ответила: не знаю, как-то само получается… Коля! Толя! Мне иногда снится как она зовёт нас ужинать, но выкрикивает не «Коля! Толя!», а — «Толя! Коля!» Смешно, правда?..

Мой братец всегда был немного… покинутым. Вроде пса из той книжки, которую мы все читали по малолетству. Припоминаете?.. хозяин помирает от алкоголизма, пёс остаётся один, страдает, ищет. Его, понятное дело, обижают… дети плачут, куры дохнут…