Юрий Лигун - Карасёнки-Поросёнки

– И кто нажал? – подозрительно спросил он.

– Творец, Который создал мир по определённому плану, как люди по чертежам создают машины и строят дома.

– Бог, что ли? – выдохнул сантехник.

– Да, Бог, хотя некоторые стыдливо называют Его природой.

– А разве это не одно и то же? – всё-таки встрял во взрослый разговор Семякин, который из тысячи учёных книжек уже успел прочитать штуки три.

– Нет, потому что природу тоже создал Творец.

– Но ведь человек покоряет природу, – не сдавался Семякин.

– А зачем покорять то, что и так тебе служит. Ведь ты же не покоряешь свой велосипед, а просто на нём катаешься. И если делаешь это аккуратно, то и ездить он будет долго.

– Послушай, Андрюша, – удивился Поликарп Николаевич, – мне кажется, что в последнее время ты здо́рово изменился…

– Тебе кажется, а я в этом уверен! Ведь на то мы и люди, чтобы меняться. Правда, некоторые меняются не в ту сторону, а потом удивляются: почему всё так плохо?

– А мне хорошо! – сказал Жорик.

– И мне! – сказала Капа.

– И мне! – поддакнул Семякин.

– Потому что – дети! – хмыкнул колючий сантехник. – С вас и спрос такой. А вот хлебнёте с моё, тогда посмотрим…

– Для Творца все мы дети, – задумчиво проговорил Капин папа. – Жаль, что взрослые об этом быстро забывают… Кстати, мне в голову пришла одна забавная мысль: если бы море делал наш Ерёмушкин, оно бы не проработало и недели. Или синяя краска закончилась бы, или трубы забило…

– …или краб палец откусил, – неожиданно закончил Жорик.

Все расхохотались, но громче всех смеялся Ерёмушкин, который понял, что зря он сушил голову над тем, как устроено море, вместо того, чтобы взять и просто окунуть её в велюровую воду.

А вот у Бузьки голова всегда была мокрой, потому что оказался настоящей водоплавающей собакой. Выманить его из моря можно было только приличным куском колбасы, да и то на полминуты.

– Мне кажется, что в его жилах течёт кровь не доберманов, а ньюфаундлендов, – говорил Поликарп Николаевич, который тоже выныривал не часто.

– Нью… кого? – переспрашивал Ерёмушкин, рассматривая солнце через отшлифованное морем бутылочное стекло.

– Ньюфаундлендов – знаменитой породы собак-пловцов. У нас их называют водолазами, – говоря это, Поликарп Николаевич одной рукой кормил Бузьку колбасой, а другой чесал за мохнатым ухом, и было видно, что он давно простил щенку свои кремовые брюки, ведь тогда Бузька был обыкновенным злоберманом-гавчером, а теперь стал необыкновенным водолазом, что в корне меняло дело.

В последний день за завтраком Поликарп Николаевич снова постучал чайной ложечкой по чайнику и сказал:

– Итак, подведём предварительные итоги. На мой взгляд, отдых пошёл на пользу. Батарейки заряжены, можно работать дальше. Кстати, сколько набрал Жорик?

– Семьсот двадцать грамм! – доложила бабушка Лиза, которая каждый день взвешивала Жорика на напольных весах.

– Недурно, недурно. А я, благодаря нырянию, сбросил два лишних килограмма. Значит, имеем почти три кило чистой прибыли. Кто ещё хочет высказаться?

– Я! – раздался из-за кустов звонкий голос.

Конечно же, это был белобрысый Лёшка, который не упускал случая высказаться, тем более, когда просили. Он шмыгнул носом и объявил, что вечером его папа приглашает всех на жареных мидий, потому что нельзя взять и уехать, так и не попробовав жареных мидий, которых полным-полно на подводных скалах. Так что вечером можно не ужинать, тем более что некоторых от жареных мидий выворачивает наружу и чем добро переводить, лучше есть жареных мидий натощак. Продолжая говорить, Лёшка сел на велосипед и поехал помогать папе ловить жареных мидий.

– А что такое жареные мидии? – спросила Капа, которую после Лёшкиных слов начало слегка поташнивать.

– Это ракушки, которыми обрастают затонувшие корабли, – объяснил Семякин.

– Понятно, – сказала Капа, хотя поняла она только то, что никакая сила в мире не заставить её съесть хотя бы одну жареную мидию.

Уезжать никому не хотелось. Все с грустью смотрели на море, отчего оно немного разволновалось. И только семякинская сестра Катя говорила, что рада отъезду, потому что ей одиноко. Капа не понимала, как может быть одиноко, если за тобой всё время ходит толпа солдат.

– Не толпа, а рота, – поправлял Семякин, который во всём любил точность.

Но Капа и сама знала, что рота, потому что, встречая Катю, покрытую загаром, любой тарханкутский солдат, как по команде, открывал рот.

– Зря стараются, – говорил Семякин, – у Катьки в городе пять женихов осталось или даже шесть. Не рота, конечно, но зато все морально обеспеченные. А один вообще умеет играть на скрипке с оркестром. Раз сыграл Катьке симфонию, так соседи чуть не свихнулись…

Несмотря на лёгкую грусть, день прошёл замечательно. Капин папа выудил вторую рыбу. Катя получила пачку писем и снова стала весёлой. Бабушка Лиза довязала коврик и подарила его капитану Славину. Поликарп Николаевич вынырнул с таким огромным крабом, что было непонятно, кто кого поймал. Ерёмушкин окончательно помирился с дядей Костей и пообещал больше ничего не чинить, кроме кухонного крана у бабушки Бабарыкиной, которая уже месяц сидит без воды…

В полвосьмого все пошли последний раз прощаться с солнцем. Багровый круг медленно тонул в воде, и это было так красиво, что и рассказывать бесполезно. Когда солнечная макушка скрылась за горизонтом, проснулся маяк, и за его стеклянным колпаком плавно замигала огромная лампа, луч которой запросто бил на тридцать два километра!

Ровно в восемь прибежал Лёшка и озабоченно спросил:

– Все не ужинали?

– Так точно, командир! Хотя попытки были, – по-военному отрапортовал Поликарп Николаевич и незаметно показал Жорику кулак.

– Жалко, – расстроился белобрысый.

– Почему? – удивились все.

– Потому что волна. А в волну мидий не наловишь. Я раз пошёл, так меня об камень шарахнуло. Вот такая шишка была. Мне папка за это хотел вторую набить, только не догнал, – охотно объяснил Лёшка и, немного подумав, добавил: – Придётся колбасу есть. Мы уже дров на костёр натаскали. Только вы это… хлеба возьмите, а то мы свой ещё вчера поели… Ну и колбасы, конечно…

На удивление, из-за жареных мидий никто особо не расстроился, а Капа от счастья даже тихонько засмеялась.

Одолжив у Жорика конфету, Лёшка повёл отряд по берегу, туда, где уже разгорался костёр. Возле него метались тени капитана Славина, лейтенанта Серёги и других военных, свободных от дежурства. Командовал ими улыбчивый белобрысый крепыш, в котором без труда можно было узнать Лёшкиного папу.

– Колбасу взяли? – спросил он и на всякий случай дал Лёшке подзатыльник.