Леонид Гришин - Эхо войны

– Если будешь ночевать, можешь тогда прийти посмотреть. Если возьмет на мои закидные – можешь вытащить.

Я стал заваривать чай и подал ему кружку. Достал бутылку коньяка, бутерброды. Хотел ему предложить коньяка, но он отказался.

– Нет, я уже не пью.

– А что так?

– Случай был, который помог мне избавиться от этого, – и замолчал.

Я тоже молчал. Через некоторое время он продолжил:

– Мы же с тобой дети войны. Только тебе повезло – у тебя отец вернулся. А у меня-то отец погиб, не вернулся. У матери остались мы с братом. И хулиганили, и воровали, и дрались. Брат постарше, кое-как пошел в фабрично-заводское училище. Я тоже еле-еле тянул в школе: оставался на второй год, часто прогуливал, даже сбегал прямо с уроков, дрался. Даже не знаю, как я не попал тогда в колонию, но кое-как закончил семь классов. Затем на мясокомбинат устроился, там тоже было ФЗУ. Тяжелая была работа, но денежная. Скажу откровенно: воровали мы мясо, воровали и продавали, потому и деньги имелись. Но в то время деньги у молодежи – это что? Пьянки, гулянки, драки. Больше некуда было тратить. Раз попал в милицию: драка была большая, до поножовщины дело дошло. Почему-то списали на меня, что я якобы с ножом был. Дали мне два года химии – пришлось два года принудительно на стройке работать.

…Когда вернулся с химии, на работу уже не взяли. Устроился в частную бойню. Там тоже было хорошо: была и водка, и мясо, и опять драки. Не знаю как, но женился. За что она меня только полюбила?

Женился, ребенок родился, а я и не прекращал ни пить, ни гулять. Второй раз попался, третий. То условно дадут, то год. Отсижу – выхожу. Работы уже не было никакой, никто меня не брал. Досадно было… Бывало, подойдешь к магазину, возьмешь кирпич, трахнешь по витрине, зайдешь туда, пока милиция приедет, я уже две бутылки выпью и колбасы наберу. И забирают опять. Опять химия. Я уже чувствовал себя лучше на химии, чем на свободе…

И вот однажды мы там работали бригадой, а я к тому времени уже бригадиром был. Вся охрана знала, что как кончится срок, я опять сюда же вернусь. Но вот пришел к нам один хлюпик, интеллигент, вежливый, весь из себя. Кто послабее, начали на него все вешать. А он все знай свое: «Извините, извините».

Однажды выхожу на работу, а он сидит в углу и плачет. Ему уже за тридцать лет, а он сидит и плачет.

– Ты чего? – спросил я его.

Он посмотрел на меня внимательно своими добрыми и покорными глазами.

– Извини, – говорит, – бригадир. Вот семья приехала, а свидание не разрешают.

– А кто там приехал?

– Да жена и двое детей, сын и дочь у меня, так хотелось увидеть, а не разрешает начальство свидание…

– Да? Ладно, только сопли не распускай. Сейчас что-нибудь придумаем.

У нас объект был – мы дом строили. Я знал, что мы сегодня там будем работать. Я расконвоированный был, мог свободно выходить и заходить. Я вышел и вижу, что около ограды сидит женщина, около нее девочка и мальчик. Чистенькие, опрятные, и женщина такая красивая.

– Ты на свидание? Тебе не разрешают? – спросил я ее, когда подошел.

– Да, мы приехали, не знаем, как бы повидать, поговорить.

– Мда-а… Незадача. Вот что: мы сейчас пойдем работать, а там Филипповна одна живет, у нее свой дом напротив стройки. Придешь к ней и скажешь, что приехала к мужу, что он здесь будет работать. Она пустит вас.

Так оно и вышло. Привели нас охранники на объект. Я охранникам сказал, что под мою ответственность вот этого надо отпустить, и повел его. Когда подошли к дому Филипповны, оттуда выскочили дети, а мальчонка – ну точно, как мой. Подбежал к отцу и начал целовать ему руки:

– Папочка, миленький, за что тебя тут держат? Пойдем с нами, уходи отсюда

И жена прижалась к нему, и девочка с другой стороны прижалась… Я смотрю на все это и думаю: Господи, у меня же точно такой же ребенок. Но я ни разу не слышал, чтобы он меня папочкой называл. А здесь: «Папочка, родненький, тебе тяжело, тебя заставляют тяжелую работу выполнять». Он обнял их, стояли они так, а я стоял в сторонке, наблюдал и думал: какое же это счастье, наверное, когда тебя так сильно любят.

– А что я? Напился, забрали, сижу. Напился, забрали, сижу… Последний раз, когда на свободе был, приехал к жене. Она уже в другом городе тогда жила. А мой сын, как звереныш, забился в угол и говорит:

– Я тебя боюсь.

А этот своего отца называет родненьким…

Все в душе у меня перевернулось. Все это водка виновата! И вот, представляешь, в тот момент я сказал себе, что как только выйду отсюда, больше никогда и ни за что в рот ни грамма не возьму. Мне оставалось еще полгода отбывать свой срок…

Как-то раз мы с тем интеллигентом разговорились, и я спросил его, за что его посадили.

– За то, – говорит, – что обидел один тип сестру мою, ну я, конечно, превысил оборону, приложился, и он стал инвалидом.

Я посмотрел на него: я выше его на голову, шире в плечах раза в два, а инвалидом человека просто так не сделаю.

– Да, что тут… Нетренированный был человек, пришлось руку заломить, и в печень неумышленно ударил. Развалилась печень. Еле-еле сшили, еще кое-чего поломал там внутри. Теперь мне приходится за это сидеть.

– Ты что? Можешь человека?..

– Да, конечно.

– И меня?

– Да, что тут такого? Ты же нетренированный, не знаешь приемов.

– Да я тебя одним ударом могу прибить!

– Можешь, но не сможешь, – отвечает он мне.

Мне стало интересно. А у нас как раз был еще один там детина, такой же, как я, хулиган. За обедом я его и спрашиваю:

– Эй, ты, Володя, ты вот этого хлюпика сможешь уложить на лопатки?

Он заржал самым настоящим образом.

– Да я его одним пальцем задавлю, – ответил громила и подошел к интеллигенту.

– Каким тебя пальцем большим или маленьким раздавить? – спросил он и тут же заткнулся.

Никто не понял, что произошло, но в следующее мгновение Володя сначала согнулся пополам перед человеком вдвое, а то и втрое меньше него самого, а затем и вовсе повалился на землю, уткнувшись в пыль носом и крича от боли. Умолял отпустить руку. Тот отпустил, в сторонку отошел.

Детина подскочил, схватил валявшуюся арматуру и бросился на него.

– Да я тебя, сморчок, сейчас прибью!

Дальше была совсем интересная картина. Как это произошло? Мы даже не успели рассмотреть. Эта арматура, которой он замахнулся, оказалась у него за спиной, и локти были под этой арматуриной. Все вокруг, даже охранники, стояли рядом и смотрели на все с большим удивлением, даже с интересом. Еще бы! Такой невыразительной внешности человек согнул перед собой почти двухметрового детину, который весит больше него раза в два. Но я прекратил это дело.

Чуть позже я к нему подошел и попросил показать, как он это делает.

– Хорошо, давай, – ответил он мне.

И вот оставшиеся полгода он меня тренировал. Утром почти два часа и вечером. Он объяснял, как ноги поставить, как руки, какие существуют приемы. Я серьезно занимался, надо сказать. Через полгода выпустили, я сразу приехал к жене и умолял ее простить меня, клялся, что больше пить не буду.