Галина Воронская - На дальнем прииске (Рассказы)

Хорошо, что эти воспоминания не так уж часто к нему приходили.

Изредка зимой Валерьяна навещал коренастый меднолицый охотник Семен. Они пили спирт. Семен учил Валерьяна ставить капканы, рассказывал про повадки зверей. Валерьян любил эти встречи, с Семеном ему было легко и просто. Но у Семена было шесть человек детей, и некогда ему было шататься по гостям.

За оставленным поселком была полянка, выгоревшая от пожара. Кочки торчали темно-коричневые, обугленные, но с годами жизнь побеждала это мертвое, почерневшее царство, кое-где пробивались одинокие травинки. Они казались особенно нежными и беззащитными среди темной гари. Год от года их становилось все больше и больше. Но несколько кочек, очевидно сильнее других опаленные пожаром, оставались черными и пустыми.

Валерьян всегда останавливался у этого места, подолгу смотрел на молодую траву, и ему казалось: обгоревшие кочки, на которых ничего не росло, чем-то напоминали его жизнь.

Однажды летом пришли беглецы из лагеря. Валерьян сидел у окна и чинил сапог. В железной тарелке на полу горел торф. Едкий белый дым наполнял комнату. У потолка исступленно звенели мириады комаров. Серебристо-серый, неспокойный свет разлился над тусклой рекой и заброшенным поселком. Вдруг залаял Чекан, и два человека в полуспущенных накомарниках, в грязных рваных телогрейках встали в дверях. Валерьян взял ружье.

— Вечер добрый, — хрипло сказал высокий с рыжими космами.

— Если не врете, добрый вечер.

— Поесть нам надо, папаша.

Валерьян, не выпуская ружья, показал, где взять еду. Ели беглецы много и жадно. После еды завалились спать, а Валерьян так и просидел всю ночь с Чеканом и ружьем. Утром беглецы доели вчерашние остатки, забрали продукты, соль и спички. Несмотря на развязность, на молодцеватые плевки сквозь зубы, было в беглецах что-то забитое, затравленное. Слишком часто и боязливо смотрели они на поселок и реку. Слишком торопливы были их движения.

— Зря, папаша, ночь не спал, ничего бы не сделал со своим ружьем. Оно, небось, дробью заряжено, — с вызовом сказал рыжеволосый.

— Для медведей и таких дураков, как ты, у меня жаканы есть.

Уходя, рыжий задержался у порога.

— Не вздумай легавым заявлять!

— Надо мне ноги по кочкам бить. И чего, дурачье, бегаете? Если не подстрелят, зимой все равно в лагерь вернетесь.

— У нас думка на Алдан пробиться.

— Куда вы пробьетесь? Ни компаса, ни карты, ни припасов.

— Так-то оно так, да уж больно сидеть надоело. Срока у нас длинные — конца не видать. Как весна придет, так она, воля, и манит, ни за что не усидишь.

Помолчали.

— Оперативникам не говори, что вас видел. Мы ведь с тобой обошлись по-хорошему.

Валерьян только махнул рукой.

Дня через два действительно пришли оперативники с прииска, но Валерьян не стал с ними разговаривать, захлопнул дверь и не выходил из дома, пока они не ушли.

Этот год был богат гостями. Через месяц у забытого поселка заглох мотор на катере, везшем комиссию с представителем из Москвы. Ночь была дождливая. Черно-синие облака, гонимые ветром, низко шли над землей. Река вздулась и грозно ревела. На катере было семь человек: пятеро в добротных кожаных пальто, двое в телогрейках — моторист и рулевой. Люди ввалились в дом Валерьяна мокрые, оживленные ночным приключением, голоса их звучали чуть-чуть неестественно и громче, чем следовало. Все они ухаживали за москвичом, маленьким человеком в роговых очках. Они ожидали увидеть таежную, прокопченную заимку и ее обитателя, похожего на лешего, эдакого дремучего охотника с бородой по пояс. Кто другой стал бы жить в этом медвежьем углу? В комнате были добела выскобленные полы, а дверь им открыл высокий, хорошо выбритый человек.

— Дальстроевская комиссия! Потерпели крушение у ваших берегов, просимся переночевать! — с явным расчетом произвести впечатление, рокочущим голосом объявил человек в кожаном пальто.

— Можете заночевать, — через несколько секунд неловкого молчания буркнул Валерьян.

Члены комиссии нерешительно потолкались, обратили внимание, что с мокрых пальто на чистый пол натекли лужи, и чинно расселись на табуретки.

— Может быть, можно печку затопить?

— Топите. Дрова лежат в коридоре.

Московский гость все приглядывался к Валерьяну, приметив шахматы, предложил сыграть. С катера принесли консервы, в комнате от затопленной печки стало жарко. Москвич молниеносно получил мат. Кто-то пытался погладить Чекана, но тот зарычал и чуть не цапнул за руку. У пса характер был под стать хозяину. Валерьян вдруг вышел из комнаты.

— Н-да, — протянул раздосадованный проигрышем москвич, — мрачный старик!

Валерьян вернулся со связкой холодных хариусов и молча швырнул их на кухонный стол. Подразумевалось, что он сделал подарок. Когда пили спирт, москвич спросил у Валерьяна:

— Вам не скучно жить одному в заброшенном поселке? Валерьян помолчал, прислушиваясь к нарастающему реву реки.

— У меня охотник знакомый есть, якут. Однажды приходит ко мне и жалуется: «Скучно стало, народу много стало, надо в тайгу уходить». Так что скука — понятие относительное. Катер получше закрепите, вода прибывает, может унести.

Один из приезжих, оттерев Валерьяна в угол, шепотом уговаривал его уступить кровать московскому гостю.

— Смешные вы вещи говорите. Я его старше лет на десять и должен валяться на полу. Странно как-то получается.

Все различие между ним и москвичом Валерьян, к возмущению окружающих, свел к возрасту. Гости, как и беглецы, устроились на полу, перед сном москвич полушутя сказал соседу:

— Тяжелый характер у старика. Он нас ночью не того? — и сделал выразительный жест рукой.

За ночь утих дождь, и утром река курилась голубоватым туманом. При дневном свете быстро починили мотор, и катер поплыл вниз по Колыме. На прощание хотели заплатить Валерьяну.

— У меня не гостиница. В тайге в непогоду никому не отказывают.

Валерьян так значительно выделил слово «никому», что все решили: в погожий день к себе бы в дом не пустил.

С катера долго видели Валерьяна. Высокий, негнущийся, он неподвижно стоял на берегу, а сбоку торчало белое надломленное крыло самолета.

На прииске Валерьян ходил в гости к крутолобому, медлительному геологу Николаю. Он славился в поселке как лучший шахматист и великий молчальник. Знакомство это началось с того, что воспитанник Николая Аркашка, вор со многими судимостями, из которого Николай, по его собственному выражению, делал человека, стащил у магазина саночки Валерьяна с продуктами. Валерьяну указали дом, куда Аркашка отвез его саночки. Дом внутри был покрашен голубой масляной краской, с маленькими окошками и чем-то напоминал каюту. Может быть, поэтому он и понравился Валерьяну. Смущенный Николай долго извинялся, потом предложил сыграть в шахматы и выпить чаю. Так началась эта молчаливая, сдержанная дружба.