Александр Штейнберг - …И рухнула академия

– Ну, смотри мне! Я тебе пока что верю.

Дядя Митя повел меня на склад. Там, между геодезическими рейками и старыми подрамниками, лежал, несколько помятый, мой многострадальный макет. Но я и этому был рад. Мы с Мишей привели его в порядок.

Смотрели его на совете в Госстрое только через полгода. Все хвалили, говорили, что ново, интересно, но строить не рекомендовали.

Приближалась отпускная пора. Моя новая пассия – Света уехала с сестрой и подругами в Крым, в Алушту, и всячески призывала меня приехать. Наконец, я получил отпускные деньги, с легким сердцем сел в самолет и полетел в Симферополь. Света встретила меня в аэропорту.

В Алуште цены стабильные: койка – 1 рубль в сутки, раскладушка – 70 копеек, двое в одной койке – 1 рубль 50 коп., насчет большего количества человек в одной койке прейскурант умалчивает.

Света с сестрой Галей и приятельницей Ирой были обладательницами курсовок в доме отдыха «Колхозник» и снимали комнату напротив этого сельскохозяйственнооздоровительного заведения. Перед моим приездом Света сняла мне топчан у их соседки бабы Маши. Топчан был твердым, как гранитная плита, но баба Маша приравнивала его к раскладушке, то есть брала по 70 копеек в сутки. Оформляла она своих жильцов неофициально и катастрофически боялась милиции. Ее любимое слово было «ухмыляться». Точного смысла его я так и не понял. В первый же день она поведала мне удивительную историю.

– Вчерась, как вышла я из дома, гляжу, кто-то зашел во двор. А как увидела я милиционера, кричу жильцу: «Ухмыляйся, чтоб не видели». А милиционер ко мне – «Давай паспорта», а я ему: «Что мне ухмыляться – все как есть жильцы прописанные». Десятку все-таки пришлось ему дать.

На следующий день, когда Света пошла получать свою курсовочную пайку в пансионат «Колхозник», где питались люди весьма далекие от сельского хозяйства, я побрел в ближайшую диетстоловую. В курортных столовых полная демократия – совсем открытая кухня. Возможно, это сделали для вентиляции. Я выстоял длинную очередь и добрался, наконец, до подносов. Повар совершал магические действия – делал из хлеба котлеты. Загоняет в мясорубку буханку, перемалывает ее и без всякого зазрения совести лепит из этого фарша котлеты.

Вообще с отдыхающими здесь не сильно панькаются. Полная дама не может протиснуться между прилавком и штанкетным поручнем. Жалуется кассирше. Та немедленно парирует: «С вашей комплекцией вам есть не обязательно». Добрался, наконец, до меню. Читаю: «Суп с фиркадилками, омлет сыром». Название пугает, но голод не тетка – решил все-таки попробовать. Оказалось, ничего страшного – никакие «фиркадилки» в супе не плавали. Вообще суп оказался достаточно стерильным. Когда я случайно брызнул им на рубашку, я думал, что останется пятно. Рубашка высохла, и никаких следов этого изысканного блюда не осталось. В этот день решили пораньше лечь спать, чтобы утром отправиться на пляж.

Жизнь курортного населения начинается очень рано. Пляжники встают в пять утра и, как золотоискатели, бегут к морю застолбить участок. Обычно они втыкают четыре заостренных палки, на которых набрасывается простыня со штампом какого-нибудь из курортных заведений. К 9 часам утра, когда мы прибыли, пляж был уже полностью укомплектован – негде яблоку упасть. Вслед за нами пришла женщина с маленьким мальчиком. Когда они кое-как протиснулись и обосновались вместе с нами, мальчик спросил:

– Ма! А почему в море такая очередь?

В дальнейшем мы со Светой шли к морю попозже, так как это уже не играло никакой роли. Мы пробирались через дом отдыха. У ворот его сидит сторож и требует пропуска. Сидит он до 5 часов вечера, потом уходит, и все могут проходить. Можно проходить и днем в любое время через калитку, расположенную рядом, – за калитку сторож не отвечает.

По вечерам из дома отдыха доносилась музыка и крики. Там проводились культурно-массовые мероприятия. Массовиком-затейником была крупная дама с весьма зычным голосом. Периодически разносились звуки ее мощного контральто:

– Нужен один мужчина! Мне нужен только один настоящий мужчина! Неужели среди вас не найдется ни одного настоящего мужчины?

– Победили девушки! Приз, как всегда получают девушки, даже если они и не девушки! Ха-ха-ха! Похлопаем женщинам!

По вечерам мы отправлялись гулять «в центр». Там стояли две бочки с молодым вином. Висел прейскурант: «200 грамм вина – 22 копейки, стакан – 28 копеек». В стакане 200 грамм. Логики никакой, но переубедить невозможно – традиция. В кафе «Уют» очередь на два часа. – Нам не нужен уют, нам бы пожрать.

Иногда ходили всей компанией, с Галей и с Ирой. Ира была девушкой с не очень строгими моральными устоями, что приводило в ужас ее поклонника Игоря. Ира обычно шла сзади, изменяя ему на ходу. У нее появился еще один поклонник-кубинец. Она кокетничала с ним крайне незатейливо: «Я испанский знаю очень плохо. Я пока выучила только «да», а «нет» я еще не выучила».

Ах, курортные нравы, курортные нравы! Однажды молодой человек ухватил Галю за бедра сзади. Когда мы подошли, уверял, что обознался, думал, что это мама. В Алуште ночью мы были свидетелями, как одинокий молодой человек шел по улице. Вдруг из ворот выскочили две голые женщины и смело направились к нему… Молодой человек сначала опешил, а потом помчался со страшной скоростью в сторону Судака.

На третий день вечером решили гульнуть и отправились ужинать в ресторан на перевале. Он так и назывался «Перевал». Впечатление осталось тяжелое. Еда невкусная и холодная. Унитаз в уборной опутан колючей проволокой. Народу мало. Пьяный за соседним столиком все время кричал: «А я хочу есть лещ! Дайте мне есть лещ!» Игорь после третьей рюмки перестал отличать балык от шашлыка. И то и другое называл «башлык». В отношении шашлыка это было похоже на истину.

Ира исчезла, кубинец – тоже. Игорь выяснял, где она. Отвечали: «В туалете».

«Но туалет же не работает!» – восклицал он, и его нельзя было обвинить в отсутствии логики. Наконец, Ира с кубинцем появились, и все мы на последнем троллейбусе с песнями покатились вниз через спящие горы.

На следующий день мы со Светой решили бежать. Просто сесть в автобус и ехать на восток. Там небольшие местечки с отличными пляжами, – скажем, Морское. Так и сделали. Пока мы ждали автобус, познакомились с одним москвичом. Он был высокий, плечистый, с породистым иудейским профилем. Поначалу он был крайне неприветлив. Подошел он к нам первым и мрачно сообщил:

– Моя фамилия Либерман. Вы мне сразу не понравились.

Я был несколько удивлен.

– Чем же вызвано такое признание?

– Я терпеть не могу художников, потому что сам художник, клевый художник. А у вас в руках этюдник. Держу пари, что вы ни хрена до сих пор не нарисовали.