Елена Мищенко - Беспаспортных бродяг просят на казнь

– Ничего страшного. Он весит всего 50 паундов и управляется remote-control. А от него к крышке люка по полу проходит шланг. В день открытия мы разместим тут студентов статистов и подключим генератор. Каково?

– Великолепно. Я скажу даже больше. Вам не нужны студенты-статисты, для которых нужно искать старые одежки. Здесь на углу сидят два хомлеса, которые как раз подходят для вашей инсталяции в ролях перформансмен.

– Ну это мне вряд ли разрешат. Зато с ассистентами мне повезло. Вы видите молодого человека с коротким голубым ирокезом на голове. Он до института считался лучшим бомбером в Филадельфии, за что его неоднократно арестовывали.

– Кем, кем?

– Бомбером. Делал бомбинг, то-есть разрисовавал стены различными комиксами и надписями граффити.

– Но ведь это же запрещено.

– Вы просто не в курсе дела. Сейчас граффити делают как бомбинг и как райтинг. Бомбинг действительно запрещен и преследуется полицией, а райтинг делается качественно, и красиво. Он нравится жильцам и его даже заказывают. Это же очень интересно – это же фольклор.

– Вряд ли кто-то стал бы заказывать этот фольклор, который сейчас изображает ваш ирокез.

Молодой человек тщательно прорисовывал на стене обнаженную даму с огромным бюстом. Очевидно этот мотив у него возник после претензий мадам Бани, которая очень смахивала на его произведение. Профессор оживился.

– Сэм! Are you crazy? (Ты что, с ума сошел?) Никакой эротики. Немедленно убери. Лучше на этом месте изобрази что-нибудь космическое. – Он повернулся ко мне. – Единственное, что меня смущает, это то, что моя инсталяция не смотрится как отдельное произведение, а просто, как неотремонтированная стена. И я не знаю, что с этим делать.

– О, это очень несложно. Поставьте штанкетные столбики и протяните шнур в двух футах от стены и после этого поставьте два мощных софита, направленных на стену. Мощный свет, клубы дыма и бравурная музыка все возьмут на себя.

– Пожалуй, вы правы.

– Только предупредите секьюрити, – вмешалась Леночка, – чтобы они не вызывали пожарную команду. А то они зальют все книги из шланга, и это уже будет другая инсталяция типа «Гибель Титаника».

– А вы тоже пишете?

– Да, только не на стенах. У нас на Украине в наше время на стенах писали и рисовали только в определенных местах.

– Да-да, я слышал, в культовых сооружениях.

– Приблизительно. А что вы преподаете?

– Живопись и графику.

– Вашим студентам повезло. Им не надо тратиться на дорогостоящие холсты и краски. Достаточно балончиков. Разрисовал стенку, позвал профессора и сдал работу в натуре.

Профессор посмотрел на нас с сомнением и опять уселся на свой табурет. Мы поднялись на второй этаж, осмотрели еще раз экспозицию и отправились восвояси в наш Норд-Ист. По дороге назад я вспоминал свой первый вернисаж.

Моя первая выставка была нелегальной. Она состоялась на чердаке нашей школы в тот день, когда отсутствовал наш завуч Пантелеймон Павлович. Он по специальности был математиком, причем высококлассным, но в душе он был охотником. Охота на злостных прогульщиков и лентяев, коротавших уроки на чердаке во время плохой погоды, была его любимым хобби. В нем просыпался охотничий азарт. Он снимал пиджак, надевал домашние туфли, беззвучно прокрадывался на цыпочках по боковой лестнице, ведущей на чердак, и с криком «Всем оставаться на местах» врывался в проем между стропилами. Самые отчаянные бросались к слуховому окну с вечно разбитым стеклом, пролезали через него и спускались по пожарной лестнице. Его боялись. Поэтому прежде чем развесить на стропилах рисунки, мы удостоверились в том, что его нет и очевидно в этот день не будет – он заболел. Очевидно беготня в одной рубашке по холодному чердаку принесла свои неприятные плоды. Посочувствовав ему, мы решили устроить выставку. Это была первая проба пера – карикатуры на наших учителей.

Толчок к этому виду деятельности дал мне наш математик Анатолий Иванович Скоробогатько, за что я был ему крайне благодарен. Сухонький, маленький, с большими залысинами, в очках, с впалыми щеками, большим кадыком и удивительным крупным носом, состоящим из трех отдельных тел – средним, идущим от переносицы и двух перекрывающих ноздри. Имено этот нос привлек мое внимание. Его нельзя было не изобразить, и портрет получался сам собой. У Анатолия Ивановича было много странностей.

В этот день, как и обычно, как только перестал звенеть звонок, в дверях появилась щуплая фигурка. Мы поднялись, с шумом откидывая доски парт. Он жестом показал нам, что можно сесть, остановился неподвижно у стола, закрыл глаза и молчал. Создавалось впечатление, что он заснул. Но это молчание действовало сильнее чем крики и призывы к тишине. Наступила полная тишина и тут раздалось бормотание:

– Мнннэх… мнннэх… мнннэх.

Значение этих восклицаний было понятно только ему.

– Мнннэх…,– и вдруг громовым голосом, – Бабайленко начал заниматься! – фамилию Бабайленко он произнес так громко, как имитируют выстрел – «бабах», весь остальной текст произносил тихо почти шопотом, причем все так же не открывая глаз. – Правда вместо решения задачи, предложенной ему на уплотненном опросе, он доказал не предложенную ему теорему, за что получил соответствующую двойку с минусом, но все-таки есть успехи.

Система оценок у него была весьма своеобразная. Он оперировал всей шкалой от единицы до пятерки. У него фигурировали единицы с плюсом, двойки с минусом, тройки с двумя минусами и даже иногда пятерки с плюсом. Авторитетов среди учеников он не признавал. Поэтому после трех единиц можно было вдруг заработать пятерку.

– Раз нам дана пятибальная система оценок с плюсами и минусами, что фактически делает ее пятнадцатибальной, – рассуждал он, – было бы неразумно пользоваться только тремя положительными оценками.

Ровно за двадцать минут до конца урока прозвучали зловещие слова:

– Мнннэх, мнннэх… Вырвали по листочку бумаги из середины вашей тетради, написали сверху «Уплотненный опрос» и свою фамилию. Диктую задачу для сидящих слева на парте. Бичудский! Что вы пишете? Вы же сидите справа. Обьясните ему, где право, где лево. Итак… Теперь диктую для правых… Обьяснений не нужно – только решение.

Задачка оказалась несложной. Я решил ее за десять минут и принялся за изображение Анатолия Ивановича. Я так увлекся, что не заметил, как он подошел.

– Мнннэх. А это что за живопись во время уплотненного опроса?