Александр Штейнберг - Рапсодия в стиле блюз

Сидя в этой галерее, я любил рассматривать один дядин натюрморт. Он был абсолютно простым: яблоко, фаянсовый кувшин, под ними зеленая ткань и фон в виде красной и голубой занавесок. Я просто не мог понять, как ему удалось все эти цвета вогнать в одну абсолютно гармоничную гамму. Это было сделано путем многочисленных лессировок, при которых исчезли линейные контуры предметов и колорит всех элементов стал единым.

Натюрморт имел простенькое, небольшое паспорту. При окантовке я не стал его переделывать по двум причинам. Во-первых, дядя приклеивал акварели сплошняком на картон, во-вторых, на обратной стороне картины была надпись, дорогая для меня как память: «Моему дорогому племяннику Шуре – талантливому художнику в день рождения от дяди Миши». Тут он, конечно, переборщил. Я тогда не был талантливым художником, а был просто рисующим архитектором. Но это время осталось в моей памяти как лучшее из времен в нашей жизни. Я был молод, радовался жизни и с удовольствием занимался своей работой: проектировал, участвовал в конкурсах, бегал на этюды. Шел третий год моей проектной работы.

На работу я опаздывал ровно на две минуты, так как выскакивал из дому, услышав по радио: «московское время 8 часов 30 минут. Начинаем…» Мой институт размещался в Софиевском подворье, то-есть рядом с домом. Эти две минуты мне прощали, так как я работал с большим энтузиазмом, часто и по вечерам. Первый год я выполнял, в основном, работу инженера-конструктора: проектировал перекрытия, подпорные стены, рамы. Наш основной инженер– конструктор Александр Валерианович отсутствовал в мастерской регулярно по три дня с точностью определенных женских дней, только два раза в месяц. Он объяснял это желудочными коликами, которые, очевидно, случайно совпадали с днями получки. В эти дни мне приходилось выполнять также и расчеты. Эти расчеты проверял наш главный инженер мастерской Иван Николаевич. Я рисовал выступы фундаментов рам в одну сторону, он рисовал в другую. Наш спор носил скандальный характер. Я опирался на цифры, он на чутье. Мы шли к главному инженеру института. Сергей Петрович, очевидно, уже давно не проектировал, но будучи человеком интеллигентным, выносил такой неожиданный вердикт:

– Я очень рад, что в нашем институте работа носит такой творческий характер, что существуют различные мнения, различные точки зрения. Если мы в процессе обсуждения не можем прийти к общему решению, давайте вынесем этот вопрос на совет. Вот у нас в следующий вторник будет общеинститутский совет. Там мы и обсудим этот вопрос. На основании чего вы предлагаете такое решение? – обратился он ко мне.

– На основании расчета. Вот расчет.

– А чем вызвана ваша точка зрения? – спросил он у Ивана Николаевича.

– Я это чувствую через штаны.

– Интересная методика.

– Зачем нам ждать следующего вторника, – сказал я. – Послезавтра выйдет Рыков и все решит. Просто сейчас он хворает.

– А откуда вы знаете, что послезавтра он выздоровеет?

– По опыту.

– Странно. Ну давайте обождем, только держите меня в курсе дел. Мне самому очень интересно узнать, как решится этот вопрос. (Следует отметить, что этот сложный вопрос легко решался студентами на третьем курсе института).

Через два дня появлялся Рыков, проверял мой расчет и подписывал мой вариант. Мне он тихонько говорил:

– Саша, не вступайте в споры, отсылайте ко мне. Дело в том, что Иван Николаевич очень опытный проектант, но он в свое время выучил расчеты по допускаемым напряжениям и помнит только «мишку на проволоке» – формулу M/W, а сейчас все это уже вчерашний день, сейчас мы считаем по расчетному сопротивлению. Он переучиваться не захотел, вот и запутался. Но вы на него не обижайтесь – он очень хороший специалист по конструкциям малоэтажных зданий.

И я не обижался. Тем более, что в этот период я был очень увлечен работой, напоминающей китайские головоломки – я делал конструктивную часть дома культуры с залом на 600 мест из крупных блоков. Я изобретал новые удивительные типы блоков. Рыков проверял мои чертежи и не находил ошибок. Я был в восторге.

Однажды я его все-таки спросил:

– Александр Валерианович, я смотрю на чертежи Лии Борисовны – они все испещрены красными пометками, а мои чертежи совсем чистые. Неужели вы не нашли ни одной ошибки?

– Почему не нашел? Там есть пару запятых и одно дополнительное примечание. Саша, неужели вы считаете, что найдется такой кретин, который станет строить огромный дом культуры из крупных блоков, да еще и по вашей невероятной раскладке с сорока новыми типоразмерами? Если уж действительно какой-нибудь идиот из Госстроя заставит строителей выполнять план по индустриализации строительства, они уложат десяток стандартных блоков одной марки, а остальное выложат из кирпича, а потом облицуют плиткой. Так что ваши чертежи я только просматривал.

Оказалось, что мой восторг от собственной работы был несколько преждевременным. Разговор этот проходил на лестничной площадке, которая служила нам курилкой. Александр Валерианович продолжал:

– Да что мы все о блоках, да о балках. Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном (сейчас начнутся воспоминания об известном отце, об их доме и былых пиршествах, но тут я ошибся). Вы знаете, сегодня мне в моем диетическом ресторане (так он называл убогую диетстоловую на Владимирской) опять предложили куру с макаронами. Правда, это тоже не очень приятная тема. Я кур не ем. А эти вообще какие-, то особенные. Куриная нога вся в сухожилиях, как у бегуна на короткие дистанции. Куру я мог есть только до войны в «Метрополе», приготовленную поваром Иваном Макаровичем, и то в виде деваляя. Но я придумал свой метод поглощения этой пищи в моем диетресторане. Я ем эти скользкие макароны, а в это время представляю себе, что сижу за столом, приготовленным Валерианом Никитичем к Пасхе, или к Рождеству – икра, осетрина, семга, балыки. Я разжевываю ногу этого спринтера, а представляю, что жую семислойный растегай. И вы знаете, – помогает. Во всяком случае, желудочный сок выделяется.

В это время на площадке появился наш пенсионер-зоотехник. Он не курил, но любил постоять с курильщиками и побеседовать, особенно на гурманские темы. Разговоры о еде он чувствовал на расстоянии.

– Вот тут вы, Александр Валерианович, не правы. Кура – это очень вкусное блюдо, но нужно знать, какую птицу взять и как ее приготовить, отоко то дело. Мне цыплят берет мой зять прямо на птицефабрике – бройлерных цыплят. Если их хорошо отбить, поджарить под гнетом и подать с чесночным соусом, то пальчики оближете, отоко то дело. Чувствую, что перерыв скоро, надо подкрепиться. Извиняйте, я вас покину.

– А вы все о жратве, да о жратве. А я на диете. – Это подключилась к разговору Мария Ивановна – шеф нашего машбюро. Машинистки сидели в подвале, но она любила подняться к нам на площадку второго этажа и покурить с мужчинами. – У нас в машбюро разговор о еде вообще запрещен.