Монахиня Евфимия - «Возвращение чудотворной» и другие рассказы

Мать испуганно уставилась на нее. И Анна поняла – она очень боится умирать. Мало того – подозревает, что Милка скрывает от нее правду. Иначе бы она не стала говорить Анне, что надеется прожить долго. Она надеялась – это подтвердит и младшая дочь. Но, если Анна скроет от нее правду – еще вопрос, пожелает ли она креститься. Нет, она должна сказать ей в лицо все, что скрывает от нее Милка! И, когда мать узнает, какие муки ожидают ее после смерти, она непременно захочет избежать их, приняв Святое Крещение!

– Что ты на меня так смотришь? – огрызнулась она, видя искаженное страхом лицо матери. – Да, врет твоя ненаглядная Милка! А мне она написала, что у тебя рак!

Так что смерть твоя не за горами, а за плечами. Поняла!

– Анечка… – прохрипела мать. – Не надо… Мне сейчас плохо станет… Дай таблетку… она в комнате лежит, на столике…

– Плохо, говоришь! – крикнула Анна, взбешенная тем, что мать ищет предлог прервать их разговор. – Погоди, в аду еще хуже будет! Знаешь, что там ждет таких, как ты?

И она принялась рассказывать о муках, которые ожидают после смерти безбожников и нераскаянных грешников. Таких, как ее мать, как Милка… Она говорила с таким упоением, словно воочию видела то, что творится в преисподней. И не замечала, как побледнело лицо матери и посинели ее губы, как, звякнула, упав на пол, чайная ложечка, которую она держала в руке… Но вдруг ее пламенную речь прервал неистовый грохот – кто-то изо всех сил колотился в дверь и дергал ее снаружи так, что она ходила ходуном. Еще миг – и сорванная дверная щеколда со звоном упала на пол. А вихрем влетевшая в квартиру Милка бросилась к матери:

– Мама, мама, что с тобой? Тебе плохо? Мама! Что ты с ней сделала? Ты! А ну, пошла отсюда!

В следующий миг она сорвала с вешалки Аннино пальто, подхватила с полу ее сапоги и сумку и вышвырнула их за дверь. А затем с невесть откуда взявшейся силой вытолкнула перепуганную Анну на лестничную клетку, запустив вслед купленной на ее деньги бутылкой водки. Хрупкая посудина разлетелась вдребезги, заглушив стук закрываемой двери и лязг ключа в замке. Анна немного постояла на лестнице, прислушиваясь к доносившимся до нее плачу и причитаниям Милки. А потом молча оделась и стала спускаться вниз.

Когда она оказалась на улице, то поняла – случилось непоправимое. Теперь ей придется возвращаться в монастырь. Как же она объяснит игумении Феофании, отчего приехала так рано? Наверняка та заподозрит неладное… Но самое главное: теперь Анне не видать ни небесных наград, ни пострига в мантию. Ее мать умрет некрещеной. Напрасно она поверила своему сну – вот и обманулась. Хотя все-таки что же он означал? Почему-то Анна была уверена – в увиденном ею сне имелся некий смысл.

Она уже подходила к вокзалу, как вдруг возле ярко освещенной витрины какого-то магазина в нее на полном ходу врезалась полная дама в кургузой косматой дубленке, короткой юбке и облегающих лаковых сапогах до колен. Незнакомка грязно ругнулась…и вдруг схватила Анну за плечи:

– Ой, Анюсик, это ты? Ты откуда и куда? Давай, пошли ко мне! Ты не представляешь, как я рада тебя видеть!

Анна долго вглядывалась в ярко накрашенное лицо с полускрытыми густым слоем тонального крема морщинами, пока, наконец, не признала в его обладательнице свою школьную подругу Клару, некогда первую красавицу в их классе, предмет напрасных воздыханий многих мальчишек и даже самого учителя физики Петра Емельяновича… Сейчас Кларе, как и Анне, было далеко за сорок, хотя, судя по ее виду, она изо всех сил стремилась казаться двадцатилетней девушкой. Впридачу, от нее, как говорится, за версту разило духами и сигаретами. Никакого желания идти в гости к такой особе Анна не испытывала. Впрочем, перспектива дожидаться ближайшего поезда в холодном здании вокзала была не лучше. Анна подумала – и решила все же отправиться в гости к подруге. Однако при этом не поддаваться ни на какие ее уговоры относительно спиртного и скоромной пищи. Пусть Клара воочию увидит, какая бездна отделяет тех, кто живет в святых обителях, от погрязших в грехах мирян!

Спустя полчаса Анна уже сидела на кухне у Клары, чинно потягивая чай без сахара. А хозяйка, после безуспешных попыток накормить подругу кремовым тортом, смачно уплетала его за двоих. И при этом болтала без умолку:

– А ведь я тебя сразу узнала! Знаешь, Анюточка, а ты совсем не изменилась: все такая же симпампушечка. Слушай, а это правда, что ты теперь в монастыре живешь? Наверное, ты уже там самая главная, да? Как это называется? Игуменша, кажется… Да, такой красавице и умнице только игуменшей и быть…

От этих слов Анна чуть не разревелась. Какое там «самая главная», если мать Феофания даже не хочет постричь ее в мантию! Какая же это несправедливость! Да живи она в другом монастыре, ее бы уже давно постригли и сделали казначеей или благочинной. Или даже игуменией… А здесь ее не только не ценят, но еще и издеваются над ней. Видите ли, этой взбалмошной игумении вздумалось отправить ее ухаживать за мамашей-симулянткой и спившейся старшей сестрой, которые и в Бога-то не верят! Так почему она, инокиня Анна, должна возиться с ними?

Клара сочувственно кивала головой. Да, она прекрасно понимает Анну. Ведь и у нее не жизнь, а сплошные проблемы. На работе платят мало: уборщица в банке, и то получает куда больше, чем она, бухгалтер со стажем. И замуж она выходила трижды, и потом трижды разводилась. Всем этим мужикам нужно одно: кучу детей да жену-прислугу. А почему она должна горбатиться за плитой и стиркой пеленок? Сколько у нее знакомых женщин, с которых мужья, как говорится, пылинки сдувают! И делают за них все по дому, а они только красятся да ногти полируют. Да, повезло же этим дурам, хотя они ей и в подметки не годятся! Не зря же сказано, что дуракам – счастье. Только ей одной всю жизнь не везет…

Они засиделись на кухне за полночь. И чем дольше продолжалась их беседа, тем больше она сводилась к взаимным сетованиям на судьбу и осуждению всех и вся. В конце концов на столе появилась водка, и Анна сама не заметила, как сделала первый глоток… А потом, продолжая жаловаться на судьбу, на несправедливую игумению, на глупую мамашу и спившуюся Милку, снова и снова наполняла стопку и, глотая пьяные слезы, откусывала от бутерброда с колбасой…

Назавтра они обе проснулись в прескверном настроении. И Клара сразу же напустилась на Анну. Это по ее вине она вчера выпила лишнего, и вот теперь у нее болит голова и отекло лицо. Как же она завтра сможет работать? Разве так поступают с подругами? И вообще, Анне нет дела до того, как она несчастна. Она всегда думала только о себе, а не о других. Так пусть тогда убирается назад в свой монастырь! Только там таким и место! А ей ее нисколечко не жаль.